Люди Бивня, одетые в трофейные наряды, с опаленными солнцем лицами, гораздо больше походили на фаним, чем на айнрити. Кроме щитов и знамен, они отличались от врагов только оружием и доспехами. Исчезли длинные боевые одежды конрийцев, шерстяные сюрко галеотов и подпоясанные мантии айнонов. Почти все вырядились в пестрые халаты фаним, ехали на их грациозных конях, пили их вино из их кувшинов, спали в их шатрах с их женщинами.
Священное воинство изменилось, и перемены коснулись не только экипировки. Они проникли гораздо глубже. Прежние айнрити – те, что выступили из Врат Юга, – были предками нынешних. Точно так же как Ахкеймион не узнавал в себе колдуна, явившегося в Сареотскую библиотеку, воины забыли о людях, которые с песнями вступили в пустыню Каратай. Те люди были чужими, они остались в далеком прошлом. Они, наверное, сражались еще бронзовыми мечами.
Бог собрал Людей Бивня в единое стадо. Он провел их сквозь битвы и пустыни, глад и мор, Он просеял их, как песок сквозь пальцы. Выжили лишь самые сильные из самых удачливых. У айнонов есть поговорка: «Братаешься, не хлеб преломляя, а врагов ломая». Еще сильнее это действует, понял Ахкеймион, когда ломают тебя. Нечто новое выковалось в кузнице их общих страданий, нечто твердое и острое. А Келлхус просто взял его с наковальни.
«Они принадлежат ему», – часто думал Ахкеймион, глядя, как угрюмое воинство цепочкой тянется по гребням и склонам холмов. Все они. И если их повелитель умрет…
За редким исключением Ахкеймион проводил время рядом с Келлхусом в Священной свите или поблизости, в полотняных стенах Умбилики, как айнрити стали называть походный шатер пророка. Поскольку пока ничто не опровергло их представлений, они предполагали, что Консульт не оставляет попыток убить их вождя. Однако происхождение Келлхуса сулило гораздо больше того, чего он уже успел добиться.
В походных условиях допрашивать двух шпионов-оборотней удавалось нечасто, лишь время от времени. Твари ехали под охраной Багряных Шпилей в обозе, каждый в крытой повозке, вертикально растянутый на цепях. Ахкеймион участвовал во всех допросах, обрабатывая тварей при помощи тех немногих гностических Напевов Принуждения, которые он знал, – но без толку. Келлхус изобретал все новые пытки, но они тоже не помогали, хотя после них перед глазами Ахкеймиона долго стояло жуткое зрелище. Твари содрогались в дерьме, кричали и визжали, голоса их сливались в чудовищный хор. Затем из песка и грязи они хохотали:
– Чигра-а-а!.. Грядут беды, Чигра-а-а-а…
Ахкеймион никак не мог решить, что тревожит его сильнее: их лица, составленные из щупальцев, которые постоянно сжимались и разжимались, или бездонное спокойствие, с каким Келлхус смотрел на них. Никогда, даже в Снах о Первом Апокалипсисе, он не видел таких крайних проявлений добра и зла. Никогда не чувствовал большей уверенности.
Ахкеймион сопровождал Келлхуса и на аудиенции с Багряными Шпилями – по вполне понятной причине. Адепты вели себя удивительно надменно, а Элеазар пристрастился к хмельному. Его движения стали жесткими и неуклюжими, составляя пугающий контраст с той велеречивой презрительностью, что отличала великого магистра в Момемне. Исчезли деспотическая самоуверенность и оценивающий взгляд, Элеазар больше не кичился знанием джнана. Теперь он казался юнцом, осознавшим наконец фатальную непомерность своих претензий. Священное воинство продвигалось к Шайме, твердыне кишаурим. Больше не будет бесполезных молитв. Багряные Шпили скоро встретятся со своим смертельным врагом, и их великий магистр Хануману Элеазар страшно боялся, как бы не совершить ошибку. Он боялся сгореть в пламени кишаурим, боялся разгрома своей драгоценной школы.
Вопреки всему, Ахкеймион жалел его. Примерно так же, как человек крепкого здоровья жалеет слабого, когда тот заболел. Это было безотчетное чувство. Каждый пройдет испытание Священной войной. Кто-то выйдет из нее более сильным. Кого-то она сломает, а кого-то согнет. Все увидят, кто есть кто и что почем.
Любитель чанва Ийок никогда не присутствовал на этих встречах, и никогда никто не упоминал о нем. Ахкеймион был очень благодарен за эту небольшую милость. Несмотря на ненависть и желание убить врага той ночью в яблоневых садах, он взыскал лишь малую часть того, что ему задолжали. Когда воин из Сотни Столпов поднес нож к этим глазам с красными зрачками, Ийок внезапно показался Ахкеймиону незнакомцем – несчастным и… невинным. Прошлое стало дымом, возмездие – отвратительным. Вправе ли он вершить окончательный суд? Из всех деяний человека лишь убийство необратимо и абсолютно.
Не будь это местью за Ксинема, Ахкеймион вообще не решился бы на такое.
Келлхуса целый день занимали нужды войска. Айнритийские князья шли к нему бесконечной чередой, приносили данные разведки о землях, что лежат впереди, обсуждали неотложные вопросы, и чем дальше Священное воинство продвигалось в пределы Ксераша, тем чаще созывали военный совет.
Ахкеймиона прибивало то к одной, то к другой партии, образовавшейся около Келлхуса. Иногда ради любопытства он вслушивался в разговоры на совете. Поскольку другие приходили и уходили, а он оставался, Ахкеймион мог судить об удивительной глубине ума Келлхуса. Тот цитировал слово в слово послания и замечания, относившиеся к предшествующим дням, не забывал ни единого имени, ни одной детали, даже когда дело касалось таких приземленных материй, как снабжение. Ахкеймион то и дело, не веря глазам и ушам, обращал взор в сторону других присутствующих, особенно сенешаля-секретаря Келлхуса Гайямакри. Люди улыбались, качали головой и в восхищенном изумлении поднимали брови. Это изумление было лучшим подтверждением.
– Чем же мы заслужили, – спросил кто-то из них, – такое чудо?
Не считая советов с участием Великих Имен, Ахкеймион скоро потерял интерес к этим игрушечным драмам. Его мысли блуждали далеко, как раньше, когда он ехал в обозе войска. Князья по-прежнему кланялись ему, но вскоре он слился с живым фоном, который представляла собой Священная свита.
Хотя никто им особенно не интересовался, нелепая значительность собственного положения давила на Ахкеймиона. Иногда в моменты усталости он смотрел на Келлхуса будто бы отстраненно. Дымка нереальности развеивалась, и Воин-Пророк представал таким же уязвимым, как окружавшие его воинственные мужчины, и куда более одиноким. Ахкеймион цепенел от ужаса: он понимал, что Келлхус, каким бы богоравным ни казался, на самом деле смертен. Он человек. Не было ли это уроком Кругораспятия? И если что-то случится, все потеряет смысл, даже его любовь к Эсменет.
В такие минуты Ахкеймиона охватывал странный пыл, совершенно не сходный с лихорадкой, порожденной ночными кошмарами адепта Завета. Фанатическое увлечение личностью.
Быть преданным делу – это как двигаться по инерции без направления и цели. Слишком долго он следовал мрачной миссии: блуждал под влиянием Снов, вел своего мула по дорогам и тропкам, но никогда никуда не прибывал. А рядом с Келлхусом все изменилось. Как раз этого Ахкеймион не мог объяснить Наутцере – Келлхус
