Когда леди Гленмайр закончила свое повествование, мисс Пул удовлетворенно закивала. Она не сомневалась, что мы услышим о странных происшествиях в Крэнфорде в эту ночь — и вот мы о них услышали. Очевидно, грабители намеревались напасть на ее дом, но, убедившись, что они с Бетти начеку и унесли серебро, злодеи, изменив свой план, направились к дому миссис Джеймисон, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Карло не залаял, как подобает хорошей собаке.
Бедный Карло! Ему уже недолго оставалось лаять. То ли разбойники, рыскавшие по городку, боялись его, то ли, возжаждав отомстить ему за то, что он прогнал их в роковую ночь, они его отравили, то ли (как полагали люди менее образованные) его сразила апоплексия, потому что ел он много, а гулял мало — но, во всяком случае, через два дня после этой полной событий ночи Карло нашли мертвым. Он лежал, вытянув лапки, словно, бежал в надежде ценой столь непривычных усилий спастись от неумолимого преследователя, имя которому — Смерть.
Мы все очень жалели Карло, старого нашего друга, который столько лет тявкал на нас, а таинственность его смерти внушила нам большую тревогу. Не кроется ли за всем этим синьор Брунони? Он ведь, по-видимому, убил канарейку одним властным словом, его воля как будто обладала смертоносной силой, и, как знать, не скрывается ли он где-нибудь в окрестностях Крэнфорда, творя с ее помощью всякие ужасы?
Мы шепотом обменивались этими предположениями по вечерам, однако утром мужество возвращалось к нам вместе с солнечным светом, и через неделю мы оправились от потрясения, которое причинила нам смерть Карло, — все, кроме миссис Джеймисон. Бедняжка горевала так, как не горевала со времени кончины своего супруга. Мисс Пул даже сказала, что высокородный мистер Джеймисон сильно пил и причинял ей немало страданий, а потому смерть Карло, быть может, оказалась для нее более тяжелым ударом. Впрочем, мисс Пул всегда была склонна к некоторому цинизму. Однако совершенно ясно было одно: миссис Джеймисон следовало переменить обстановку, и мистер Муллинер придерживался тут самой категорической точки зрения — он покачивал головой всякий раз, когда мы осведомлялись о здоровье его госпожи, и говорил про то, что она потеряла аппетит и спит очень дурно, самым зловещим голосом, и не без основания, так как наиболее естественным для нее состоянием всегда было есть и спать. И раз уж она не ест и не спит, значит, и дух ее, и здоровье совсем расстроены.
Леди Гленмайр (которой Крэнфорд, по-видимому, пришелся очень по вкусу) считала, что миссис Джеймисон вовсе незачем ехать в Челтнем, и не раз и не два ясно давала понять, что это затея мистера Муллинера, который очень перепугался, когда на дом было совершено нападение, и с тех пор имел обыкновение жаловаться на то, какая это тяжкая обязанность — защищать стольких женщин. Но как бы то ни было, миссис Джеймисон уехала в Челтнем под охраной мистера Муллинера, а леди Гленмайр осталась единственной хозяйкой в доме с поручением следить, чтобы служанки не обзаводились дружками. Дракон из нее получился очень милый, и едва выяснилось, что ей можно остаться в Крэнфорде, как она пришла к выводу, что ничего лучше поездки миссис Джеймисон в Челтнем нельзя было и придумать. Свой дом в Эдинбурге она сдала и пока не имела собственного крова, а потому необходимость присматривать за удобным жилищем ее свойственницы пришлась ей очень кстати.
Мисс Пул полагала, что может с полным правом считаться героиней ввиду принятых ею решительных мер, когда она бежала от двух мужчин и одной женщины, которых она теперь называла не иначе, как «эта шайка убийц». Их внешность она описывала в самых ярких красках, и я заметила, что при каждом повторении ее рассказа к этой внешности добавлялась какая-нибудь новая злодейская черта. Один был высок — и стал великаном, прежде чем мы окончательно с ним расстались; разумеется, волосы у него были черные — и мало-помалу они превратились во всклокоченную гриву, падавшую ему на глаза и на плечи. Другой был низенький и коренастый — и прежде чем с ним было покончено, на спине у него вырос горб; волосы у него были рыжеватые, но скоро стали, морковными, и она была почти уверена, что один глаз у него слегка косил — оба глаза у него свирепо смотрели в разные стороны. А у женщины глаза горели злобой, и она отличалась мужским телосложением — скорее всего переодетый мужчина; позже мы услышали про щетину на ее подбородке, про басистый голос и мужскую походку.
Если мисс Пул с восторгом рассказывала о событиях этого дня всем, кто о них расспрашивал, то другие куда менее гордились своими столкновениями с грабителями. Мистер Хоггинс, врач, подвергся нападению у самого своего порога, едва дернул звонок, и два негодяя, скрывавшиеся в тени крыльца, успели заткнуть ему рот и ограбить его прежде, чем слуга открыл дверь. Мисс Пул не сомневалась, что этот разбой, конечно, окажется делом рук «ее шайки», и в тот же день, когда узнала про него, поспешила проверить, в порядке ли ее зубы, и расспросить мистера Хоггинса. От него она пришла прямо к нам, а потому мы узнали то, что она узнала непосредственно из первоисточника, пока еще пребывали в волнении, вызванном этой животрепещущей новостью, — ведь само событие произошло накануне вечером.
— Ну уж! — сказала мисс. Пул, опускаясь на стул с решительностью человека, который постиг смысл жизни и всего сущего (а такие люди никогда не ступают легко и садятся всегда плотно). — Ну уж, скажу я вам, мисс Мэтти! Мужчины — это мужчины. Любой из них желает, чтобы его считали Самсоном и Соломоном, вместе взятыми, таким сильным, что никто не способен побить его, и таким мудрым, что перехитрить его невозможно. Вы, наверное, замечали, что они всегда все знают наперед, хотя объявляют об этом, только когда что-то уже случится. Мой отец был мужчиной, и я хорошо знаю всю их породу.
Она умолкла, чтобы перевести дух, и мы с удовольствием воспользовались бы этой паузой, дабы исполнить роль хора, но не совсем понимали, что нам следует сказать и какой, собственно, мужчина вызвал эту филиппику против всей их породы. А потому мы поддержали ее лишь укоризненным покачиванием головы и негромким восклицанием:
— Да, они непостижимы, что и говорить!
— Нет, вы только подумайте! — продолжала мисс Пул. — Я подвергаю себя опасности лишиться еще одного из оставшихся у меня зубов (ведь это ужасно, в
