Он не протянул руки.
— Вы очень любезны, Динни, что пришли. Давайте пройдёмся и поговорим на ходу.
Он направились к Серпентайну.
— Что касается известного дела, — неожиданно начал Корвен, — то я вовсе не жажду его выиграть.
— Зачем же было начинать? Ведь обвинение не соответствует истине.
— По моим данным — соответствует.
— В части предпосылок — может быть; в части выводов — нет.
— Вернётся ли ко мне Клер на любых угодных ей условиях, если я возьму иск назад?
— Едва ли, хотя, конечно, я могу её спросить. Я, например, не вернулась бы.
— Какое безжалостное семейство!
Динни промолчала.
— Она влюблена в этого Крума?
— Если у них даже есть чувство друг к другу, я не вправе его обсуждать.
— Почему бы нам не говорить откровенно, Динни? Ведь нас же никто не слышит, кроме вон этих уток.
— Вы потребовали возмещения ущерба, и это не подогрело в нас нежные чувства к вам.
— Ах, вот в чём дело! Но я возьму назад все свои претензии, лишь бы она вернулась, пусть даже наделав глупостей.
— Иными словами, — спросила Динни, не глядя на него, — дело, затеянное вами, представляет собой нечто вроде шантажа? Я как будто правильно выбрала термин?
Он посмотрел на неё прищуренными глазами:
— Остроумная мысль! Мне она в голову не приходила. Нет, я знаю Клер лучше разных адвокатов и детективов и потому отнюдь не убеждён, что улики на самом деле так вески, как кажутся.
— Благодарю.
— Да, но я уже предупредил вас или Клер, — Что всё равно, — что не могу и не хочу уехать отсюда, пока не приведу все в ясность. Если Клер вернётся, я просто поставлю на случившемся точку. Если нет, дам делу идти своим ходом. Такая позиция лишена смысла и на шантаж не похожа.
— А если она, предположим, выиграет, вы её опять будете преследовать?
— Нет, не буду.
— Вы же могли освободить и её и себя, — стоило только захотеть.
— Да, мог, но такой ценой, которая меня не устраивает. И потом, то, что вы говорите, сильно смахивает, — извините за резкость, — на предложение вступить в сделку.
Динни остановилась:
— Что ж, я поняла, чего вы хотите. Спрошу Клер. А сейчас расстанемся. Дальнейшие разговоры ни к чему хорошему не поведут,
Джерри тоже остановился, глядя на неё, и лицо зятя взволновало девушку. Из-под маски его жёстких смуглых черт проступили боль и растерянность.
— Мне очень жаль, что всё так сложилось, — порывисто сказала она.
— Человеческая натура — дьявольская штука, Динни, и вырваться изпод её власти невозможно. До свиданья. Желаю счастья!
Она подала ему руку. Он стиснул её, повернулся и ушёл.
Подавленная, Динни постояла под молодой берёзкой, чьи набухшие почками ветки, казалось, трепетали и тянулись к солнцу. Странное положение! Ей жалко всех — и Джерри, и Клер, и Крума, и никому из них она не в силах помочь.
Она вернулась на Саут-сквер со всей возможной для неё быстротой.
Флёр встретил её вопросом:
— Ну что?
— Мне очень неприятно, но говорить об этом я вправе только с Клер.
— Он, наверно, предложил взять иск обратно при условии, что Клер вернётся. И если у неё голова на плечах, она должна согласиться.
Динни решительно сжала губы.
Она дождалась ночи и лишь тогда зашла в комнату Клер. Сестра только что легла, и Динни, усевшись в ногах кровати, без предисловий начала:
— Джерри попросил меня о встрече. Мы виделись с ним в Хайд-парке. Он обещал прекратить дело, если ты вернёшься к нему на любых угодных тебе условиях.
Клер села на постели и обхватила руками колени:
— Так. А что ты ответила?
— Что спрошу тебя.
— Как по-твоему, почему он это предлагает?
— Отчасти потому, что хочет примирения с тобой; отчасти потому, что не слишком верит в неопровержимость улик.
— Вот как! — сухо отозвалась Клер. — Я в неё тоже не верю. Но к нему не вернусь.
— Я и сказала ему, что ты едва ли вернёшься. А он назвал нас "безжалостным семейством".
У Клер вырвался короткий смешок.
— Нет, Динни, я уже изведала всю мерзость бракоразводного дела. Я теперь как каменная, и мне безразлично, выиграем мы или проиграем. Больше того, мне кажется, что я предпочла бы проиграть.
Динни через одеяло погладила сестру по ноге. Она колебалась. Рассказать ли Клер о том, что она почувствовала, увидев лицо Джерри?
Клер, словно прочитав её мысли, продолжала:
— Мне всегда смешно смотреть на людей, которые воображают, будто им известно, какими должны быть взаимоотношения супругов. Флёр рассказывала мне о своём отце и его первой жене. Ей, видимо, кажется, что та наделала много шуму из ничего. Скажу одно: судить о чужих отношениях — самоуверенное идиотство. Пока в спальнях не установили киносъёмочные камеры, всем уликам — грош цена. Можешь поставить его в известность, Динни, что ничего уже изменить нельзя.
Динни поднялась:
— Хорошо. Скорей бы всё кончилось!
— Да, — отозвалась Клер. — Поскорей бы! Не знаю только, что будет с нами, когда всё кончится. Боже, суды храни!
Динни повторяла это горькое восклицание ежедневно в течение двух недель, посвящённых судом разбору неопротестованных исков, под рубрикой которых могло бы пройти и дело её сестры, не обратив на себя внимания и не вызвав никаких откликов. Она послала Корвену короткую записку с сообщением, что её сестра не согласна. Ответа не последовало.
По просьбе Дорнфорда она вместе с Клер осмотрела его новый дом на Кемпден-хилл. Зная, что он выбрал себе этот кров в надежде разделить его с нею, если она согласится, Динни чувствовала себя неловко, отмалчивалась и сказала только, что здесь все очень мило и что в саду следует поставить скворечню. Дом стоял на отшибе, в нём было просторно и много воздуху, сад располагался на южном склоне холма. Огорчённая своим безразличием, она обрадовалась, когда настало время уезжать, хотя подавленное и печальное лицо Дорнфорда искренне тронуло её при расставании. В автобусе, по дороге домой, Клер сказала:
— Чем ближе я знакомлюсь с Дорнфордом, тем ясней вижу, что вы подходите друг другу. Он на редкость деликатен и с ним можно молчать. Прямо ангел, а не человек.
— Не сомневаюсь.
И в голове Динни, приноравливаясь к ритму покачивающегося автобуса и без конца повторяясь, зазвучала строфа:
Как широка река, как берег крут!Что ждёт за нею — отдых иль скитанья?Искать ли тучных пастбищ или тут,На скудной почве, длить существованье?Но лицо её хранило то выражение отрешённости, маску которой, как знала Клер, не стоило и пытаться приподнять.
Ожидание события, даже когда последнее непосредственно вас не заденет, — занятие не из приятных. Однако для Динни оно заключало в себе то преимущество, что отвлекало девушку от мыслей о собственной особе и сосредоточивало их на её близких. В первый раз на памяти Динни над именем Черрелов нависла реальная угроза публичного позора, и девушка особенно остро ощущала, как реагирует на это её клан. Она радовалась, что Хьюберта нет в Англии: при
