Горел светильник, и Роб увидел, что на устланной подушками циновке его ожидает она, персиянка, приготовившаяся к ночи любви. Ладони, стопы ног и лобок накрашены хной и блестят от масла. Груди его разочаровали – они были чуть больше, чем у мальчиков.
Роб снял покрывало с ее лица.
Волосы черные, также обильно смазанные маслом и туго обернутые косами вокруг головы. По пути он воображал себе запретные черты царицы Савской или Клеопатры, но с удивлением обнаружил вместо того очень привлекательную юную женщину с дрожащими губами, которые она непрестанно облизывала розовым язычком. Лицо, напоминавшее по форме сердечко, очень красивое, милое, с остреньким подбородком и коротким прямым носом. В тонкую правую ноздрю было продето маленькое металлическое кольцо – как раз такое, что туда мог пройти мизинец Роба.
Роб уже достаточно долго прожил в этой стране, и вид открытого женского лица волновал его кровь сильнее, чем выбритое тело.
– А почему тебя называют Деспиной Безобразной?
– Так распорядился Ибн Сина. Чтобы меня не сглазили, – объяснила она, пока Роб устраивался на циновке рядом с нею.
Наутро Роб с Каримом снова занялись фикхом, на этот раз законами о браке и разводе.
– Кто определяет условия брака?
– Брачный контракт составляет муж и представляет его жене, он же вписывает в контракт и махр, размер приданого.
– Сколько требуется свидетелей?
– Не знаю. Два, кажется?
– Верно, два. У кого в гареме больше прав – у второй жены или у четвертой?
– Права у всех жен одинаковы.
Они обратились к законам о разводе и его основаниям: бездетность, сварливый нрав, супружеская неверность.
По шариату за неверность полагалось побивать камнями, однако еще два столетия назад этот закон перестали применять. Все же уличенную в неверности жену человека богатого и знатного могли и ныне казнить обезглавливанием у калантара в тюрьме, но жен бедняков чаще всего жестоко секли палками, и затем муж мог развестись с такой женой, а мог и не разводиться, как сам пожелает.
Шариат шел у Карима легче – он ведь воспитывался в семье правоверных и знал правила благочестия. Загвоздка была в фикхе. Законов было так много, регламентировали они такое количество разных вопросов, что запомнить их все было просто невозможно, это Карим понимал. Роб поразмыслил над этим.
– Если ты не можешь вспомнить точную формулировку из фикха, тогда обратись к шариату или сунне. Ведь все законы основаны на проповедях и писаниях164 Мухаммеда. Значит, если ты не знаешь законоположения, обратись к религии или к жизни Пророка – возможно, преподавателей это удовлетворит. – Роб вздохнул. – По крайней мере стоит попробовать. А пока станем молиться и пытаться запомнить из фикха столько законов, сколько удастся.
На следующий день Роб в больнице сопровождал аль– Джузджани по всем комнатам и остановился вместе со всеми у циновки, на которой лежал худой маленький мальчик, именем Билал. Рядом с ним сидел крестьянин с покорным, терпеливым взглядом.
– Рези, – заметил аль-Джузджани. – Вот вам пример того, как рези в животе высасывают душу. Сколько ему лет?
Крестьянин, и испуганный, и польщенный тем, что к нему обратились, ответил, склонив голову:
– Ему пошла девятая весна, благородный господин.
– Давно ли болен?
– Две недели. От такой же боли в боку умерли два его дяди и мой отец. Боль страшная. Приходит и утихает, потом снова. Но три дня назад боль пришла и больше не уходит.
Служитель робко обратился к аль-Джузджани, желая, без сомнения, чтобы они побыстрее закончили с мальчиком и продолжили обход. Он доложил, что кормят ребенка только шербетами из сладких фруктов.
– Все остальное, что бы он ни проглотил, тут же исторгает, тем или иным путем.
Аль-Джузджани кивнул.
– Осмотри его, Иессей.
Роб стащил с мальчика одеяло. Под подбородком у Билала был шрам, давно уже заживший и никак не связанный с нынешним заболеванием. Роб положил руку на исхудавшую щечку мальчика, Билал попытался пошевелиться, но ему не хватило на это сил. Роб похлопал его по плечу:
– Горячий.
Медленно прощупал пальцами все тело. Когда дошел до живота, мальчик вскрикнул от боли.
– Низ живота мягкий слева, но очень твердый справа.
– Это Аллах хотел защитить больное место, – отозвался аль-Джузджани.
Роб как можно осторожнее прошелся пальцами по животу, определив границы больного участка – от пупка через всю правую половину живота – и жалея, что каждым касанием причиняет ребенку боль. Потом повернул Билала, и все увидели, что задний проход красный и воспаленный.
Накрыв мальчика одеялом, Роб взял его маленькие руки в свои и услышал, как Черный Рыцарь снова хохочет над ним.
– Он умрет, о благородный господин?
– Да, – ответил Роб, и крестьянин молча кивнул.
Никто не улыбнулся, когда он высказал свое мнение. С тех пор как они вернулись из Шираза, Карим и Мирдин рассказывали кое о чем другим, и их рассказы передавались из уст в уста. Роб заметил, что никто уже не позволял себе насмехаться над ним, если он осмеливался предсказать чью-то смерть.
– Элий Корнелий Цельс описал боль в боку в своих трудах, кои необходимо прочитать, – наставительно произнес хаким аль-Джузджани и перешел к следующей циновке.
Когда завершился осмотр последнего пациента, Роб отправился в Дом мудрости и попросил библиотекаря Юсуфа аль-Джамала помочь отыскать, что писал римлянин о боли в боку. Он был восхищен, когда узнал, что Цельс вскрывал мертвецов, дабы продвинуться в своих познаниях. И все же об этом конкретном заболевании известно было не так уж много. Цельс описал его как расстройство толстого кишечника в области слепой кишки, сопровождающееся бурным воспалением и острой болью в правой части живота.
Роб, дочитав до конца, пошел снова туда, где лежал Билал. Отец уже ушел. Над мальчиком навис, как огромный ворон, суровый мулла, читавший стихи из Корана, а Билал тем временем сердито рассматривал его черные одежды.
Роб так передвинул циновку, чтобы мальчик не видел муллу. На низком столике служитель оставил три круглых, как шары, персидских граната – их полагалось съесть на ужин. Роб взял их и стал подбрасывать по одному, пока они не образовали непрерывный круг – из одной руки в другую через голову. Вспомним доброе старое время, Билал. Роб давно уже не жонглировал, отвык, но всего с тремя гранатами он справлялся без труда и теперь. Он даже проделывал с гранатами всякие хитрости.
У мальчика глаза от восхищения стали такими же круглыми, как гранаты.
– Чего нам не хватает? Напева!
Персидских песен он не знал, а требовалось что-нибудь бодрое. И из уст Роба вырвалась старая непристойная песенка, которую некогда напевал Цирюльник:
Взглядом ты меня раз приласкала,Нежно руками потом обнимала,Буду тебя я вертеть, тормошить,Поздно, милашка, пощады просить.Не очень-то уместная песенка у постели умирающего мальчика, но суровый мулла, недоверчиво
