– Не самое прекрасное зрелище.
У юноши побелели губы, но он заставил себя улыбнуться:
– Я рубил дрова для очага две недели назад и попал обухом по пальцу. Больно было, конечно, но казалось, что понемногу заживает. А потом…
Первый сустав почернел, выше все было воспалено, кожа стала бесцветной и покрылась большими волдырями, из которых сочилась кровавая жижа и шел отвратительный запах.
– А как ты его лечил?
– Да сосед посоветовал приложить влажной золы, смешанной с гусиным пометом, чтобы боль ушла.
Роб кивнул – в подобных случаях это было обычное средство.
– Ладно. Так вот, теперь развилась пожирающая болезнь – если ее не остановить, она сожрет сперва кисть руки, потом и всю руку целиком. И задолго до того, как она перейдет на тело, ты умрешь. Этот палец необходимо удалить.
Юноша храбро кивнул.
Теперь Роб позволил себе вздохнуть. У него не должно остаться ни малейших сомнений: ампутация была делом серьезным сама по себе, а этому парню придется зарабатывать себе кусок хлеба, оставшись на всю жизнь без пальца. И он пошел в загородку Цирюльника.
– Что-то нужно? – У Цирюльника вспыхнули искорки в глазах.
– Нужно показать вам кое-что, – ответил Роб и вернулся к своему пациенту; Цирюльник шел за ним, тяжело ступая.
– Я сказал больному, что палец надо удалить.
– Надо, – согласился Цирюльник и перестал улыбаться. – Это правильное решение. Тебе нужна помощь, парнишка?
Роб отрицательно покачал головой. Он дал больному выпить три флакончика Особого Снадобья, а потом тщательно приготовил все необходимое, чтобы не пришлось лихорадочно что-то отыскивать в середине операции или звать на помощь Цирюльника.
Взял два остро заточенных ножа, иглу с навощенной ниткой, короткую дощечку, корпию для перевязки и пилку с мелкими зубчиками.
Руку юноши он привязал к дощечке – ладонью кверху.
– Сожми в кулак все пальцы, кроме поврежденного, – велел ему Роб и замотал здоровые пальцы, чтобы они не мешали.
Позвал трех крепких мужчин из числа слонявшихся поблизости зевак: двое держали самого парня, третий удерживал дощечку.
Больше десятка раз он видел, как Цирюльник проводит такие операции, а дважды делал их сам, под надзором учителя, но в одиночку оперировал впервые. Хитрость здесь состояла в том, чтобы отрезать как можно дальше от участка омертвления, чтобы оно не распространялось, и в то же время сохранить все то, что можно.
Роб взял нож и вонзил в здоровую часть руки. Пациент завопил и попытался вскочить со стула.
– Держите крепче.
Сделал круговой надрез, остановился на минуту, промокнул тряпочкой текущую кровь, потом аккуратно рассек не затронутую гниением часть пальца, заворачивая кожу к костяшке, пока не получились две складки.
Державший доску мужчина отпустил ее и стал блевать.
– Держи дощечку, – велел Роб мужчине, который держал юношу за плечи. Вреда от замены уже не было – больной лишился чувств.
Кость мягкая, ее легко резать, и пила легко скользила в руках, пока Роб отпиливал палец. Он тщательно подрезал обе складки кожи, чтобы культя получилась аккуратная, как учили – не слишком тесная (такая будет постоянно причинять боль) и не слишком свободная (от такой все время одно неудобство). Взял иголку с ниткой и накрепко сшил складки мелкими, экономными стежками. Кровь еще сочилась из раны, и Роб смыл ее, поливая культю Особым Снадобьем. И сам помог отнести стонущего пациента под дерево, в тень, где тот сможет понемногу прийти в себя.
После этого он быстро принял еще нескольких пациентов: вправил вывихнутую ногу, ребенку наложил мазь и перевязал руку, глубоко разрезанную серпом, продал три пузырька Снадобья вдове, которую мучили постоянные головные боли, и шесть пузырьков – мужчине с подагрой. Роб начинал уже гордиться собой, но тут к нему за занавес вошла женщина, страдавшая изнуряющей рвотой.
Ошибиться было невозможно: она вся высохла, кожа восковая, щеки блестят от пота. Уже взяв ее за руки и зная, что ее ждет, он заставил себя посмотреть в лицо женщине.
– …Совсем не хочется есть, – рассказывала она. – Да и то, что съедаю, не держится во мне. Вырываю почти сразу, а нет – оно проходит сквозь меня быстро и выходит кровавым стулом.
Роб положил ладонь на ее тощий живот, нащупал твердый выступ и приложил туда руку женщины.
– Бубон.
– А что это – «бубон», сэр?
– Опухоль, которая разрастается, съедая здоровую плоть. Ты можешь почувствовать под рукой сразу несколько таких бубонов.
– Болит невыносимо. Неужели нет никакого лекарства? – проговорила женщина, не теряя выдержки.
Роба восхитило это мужество, и ему не хотелось лгать ей, даже во имя милосердия. Он покачал головой: Цирюльник рассказывал ему, что многие страдают от бубонов в животе и все они умирают от постоянных рвот.
Когда женщина ушла, Роб, сожалея, что не сделался плотником, заметил на полу отрезанный палец. Он подобрал его, завернул в тряпицу, отнес под дерево, где приходил в себя прооперированный юноша, и вложил сверток ему в здоровую руку.
– И что мне с ним делать? – недоумевающе взглянул тот на Роба.
– Священники учат, что утраченные члены следует хоронить на кладбище, дабы они дожидались тебя, и тогда в Судный день восстанешь ты в целости.
Юноша обдумал эти слова и кивнул:
– Спасибо, цирюльник-хирург.
Первым, что они увидели, приехав в Рокингем, была копна седых волос торговца мазями Уота. Цирюльник, сидевший рядом с Робом на козлах, крякнул от огорчения: он решил, что комедиант– соперник опередил их и уже дал свое представление. Но когда они обменялись приветствиями, Уот их успокоил:
– Представление давать я здесь не буду. Вместо этого позвольте пригласить вас на травлю.
Он повел их посмотреть на медведя, огромного зверя, покрытого шрамами, с продетым в нос железным кольцом.
– Болеть вот стал, скоро умрет своей смертью, так что нынче вечером косолапый принесет мне последнюю выручку.
– Это Бартрам, тот, с которым я боролся? – спросил Роб и сам не узнал свой голос.
– Нет, Бартрама уж четыре года как затравили. А это медведица, Годива, – ответил Уот и снова накрыл клетку холстиной.
В тот день Уот наблюдал их представление и продажу Снадобья. Потом, с разрешения Цирюльника, торговец мазями взобрался на помост и объявил, что сегодня же вечером состоится медвежья травля – в большой яме позади мастерской кожевника. Полпенни за вход.
К тому времени, когда они с Цирюльником пришли на место, уже изрядно стемнело, лужок вокруг ямы освещался неровным светом дюжины смоляных факелов. По всему полю звучал громкий смех мужчин и не менее громкая ругань. Выжлятники сдерживали трех псов в намордниках, рвущихся с коротких поводков: поджарого полосатого мастифа, рыжего пса, похожего на меньшого брата мастифа, и громадного датского элкхаунда.
Годиву привел Уот, которому помогали еще два человека. Глаза неуклюже переваливающейся медведицы были прикрыты колпачком, но она учуяла запах собак и инстинктивно развернулась в их сторону.
Уот с помощниками провели ее к толстому столбу, вкопанному в землю посреди ямы; к верхушке и нижней части
