Без сомнения, этот невиданный маяк должен был разбудить дровосеков на дальних холмах Бисетра и испугать их гигантскими тенями башен собора, пляшущими на поросших вереском склонах.
Среди бродяг, пораженных ужасом, воцарилась тишина; слышались лишь тревожные крики каноников, запершихся в монастыре и объятых большей паникой, чем лошади в горящей конюшне, приглушенный стук быстро открываемых и еще быстрее закрываемых окон, переполох в жилищах и в Отель-Дье, стенание ветра в пламени, предсмертный хрип умирающих да непрерывное потрескивание свинцового дождя, падавшего на мостовую.
Между тем главари бродяг удалились под портик особняка Гонделорье, где стали держать совет. Герцог египетский, присев на тумбу, с каким-то суеверным страхом всматривался в фантастический костер, пылавший на двухсотфутовой высоте. Клопен Труйльфу в бешенстве кусал свои кулаки.
— Войти невозможно! — бормотал он сквозь зубы.
— Старая колдовка, а не церковь! — ворчал старый цыган Матиас Хунгади Спикали.
— Клянусь усами Папы, — сказал седой пройдоха, бывший военный, — эти церковные желоба плюются расплавленным свинцом не хуже Лектурских бойниц[327]!
— А вы видите этого дьявола, который мелькает перед огнем? — воскликнул герцог египетский.
— Черт возьми, — сказал Клопен, — да ведь это проклятый звонарь! Это Квазимодо!
Цыган покачал головой:
— Говорю вам, что это дух Сабнак, великий маркиз, демон укреплений. Он похож на вооруженного воина с львиной головой. Иногда он показывается верхом на безобразном коне. Он превращает людей в камни, из которых потом строит башни. У него под командой пятьдесят легионов. Это, конечно, он. Я узнаю его. Иногда он бывает одет в прекрасное золотое платье, сшитое вроде как у турок.
— Где Бельвинь Этуаль? — спросил Клопен.
— Он убит, — ответила одна из воровок. Андри Рыжий захохотал идиотским смехом.
— Собор Богоматери задал-таки работу госпиталю! — сказал он.
— Неужели нет никакой возможности выломать эту дверь? — спросил король Алтынный, топнув ногой.
Но герцог египетский печальным жестом указал ему на два потока кипящего свинца, не перестававших бороздить черный фасад, словно два длинных фосфорических веретена.
— Бывали и прежде примеры, что церкви защищались сами, — заметил он, вздыхая. — Сорок лет тому назад собор Святой Софии в Константинополе три раза кряду повергал на землю полумесяц Магомета, потрясая куполами, точно головой. Гильом Парижский, строивший этот храм, был колдун.
— Неужели мы так и уйдем с пустыми руками, точно какая-нибудь мразь с большой дороги? — сказал Клопен. — Неужели оставим там нашу сестру, которую эти волки в клобуках[328] завтра повесят?
— И ризницу, где целые возы золота! — добавил один бродяга, имя которого, к сожалению, до нас не дошло.
— Борода Магомета! — воскликнул Труйльфу.
— Попытаемся еще раз, — предложил бродяга. Матиас Хунгади покачал головой.
— Через дверь нам не войти. Надо отыскать изъян в броне старой ведьмы. Какую-нибудь дыру, потайной выход, какую-нибудь щель.
— Кто за это? — сказал Клопен. — Я возвращаюсь туда. А кстати, где же этот маленький школяр Жеан, который был так обвешан железом?
— Он, вероятно, убит, — ответил кто-то. — Не слышно, чтобы он смеялся.
Король Алтынный нахмурил брови.
— Тем хуже. Под этим железным хламом билось мужественное сердце. А мэтр Пьер Гренгуар?
— Капитан Клопен, — сказал Андри Рыжий, — тот удрал, когда мы были еще на мосту Менял.
Клопен топнул ногой.
— Рыло Господне! Сам втравил нас в это дело, а потом бросил в самое горячее время! Трусливый болтун! Стоптанный башмак!
— Капитан Клопен, — крикнул Андри Рыжий, глядевший на Папертную улицу, — вон маленький школяр!
— Хвала Плутону! — воскликнул Клопен. — Но какого черта тащит он за собой?
Действительно, это был Жеан, бежавший так скоро, как только ему позволяли его тяжелые рыцарские доспехи и длинная лестница, которую он отважно волочил по мостовой, надсаживаясь, как муравей, ухватившийся за стебель в двадцать раз длиннее самого себя.
— Победа! Те Deum![329]— орал школяр. — Вот лестница грузчиков с пристани Сен-Ландри.
Клопен подошел к нему.
— Что это ты затеваешь, мальчуган? На кой черт тебе эта лестница?
— Я достал-таки ее, — задыхаясь, ответил Жеан. — Я знал, где она находится. В сарае заместителя верховного судьи. Там живет одна моя знакомая девчонка, которая находит, что я красив, как купидон. Я воспользовался этим, чтобы добыть лестницу, и достал ее. Клянусь Магометом! А девчоночка вышла отворить мне в одной сорочке.
— Так, — ответил Клопен, — но на что тебе лестница?
Жеан лукаво и самоуверенно взглянул на него и прищелкнул пальцами, как кастаньетами. Он был великолепен в эту минуту. Его голову украшал один из тех тяжелых шлемов пятнадцатого века, фантастические гребни которых устрашали врагов. Шлем этот топорщился целым десятком клювов, так что Жеан вполне мог бы оспаривать грозный эпитет δεεεμβολοε[330], данный Гомером кораблю Нестора.
— На что она мне понадобилась, августейший король Алтынный? А вы видите ряд статуй с глупыми рожами вон там, над тремя порталами?
— Вижу. А дальше что?
— Это галерея французских королей.
— А мне какое дело? — сказал Клопен.
— Да постойте! В конце этой галереи есть дверь, которая всегда бывает заперта только на задвижку. Я взберусь по этой лестнице — и вот я уже в церкви.
— Дай мне взобраться первому, мальчуган!
— Ну нет, приятель, лестница-то ведь моя! Идемте, вы будете вторым.
— Чтобы тебя Вельзевул удавил! — проворчал Клопен. — Я не желаю быть вторым.
— Ну тогда, Клопен, поищи себе лестницу!
И Жеан пустился бежать по площади, волоча за собой свою добычу и крича: «За мной, ребята!»
В одно мгновение лестницу подняли и приставили к балюстраде нижней галереи над одним из боковых порталов. Толпа бродяг, испуская громкие крики, толпилась у ее подножия, чтобы взобраться по ней. Но Жеан отстоял свое право и первым ступил на лестницу. Подъем был довольно продолжительным. Галерея французских королей ныне находится на высоте около шестидесяти футов над мостовой. А в те времена одиннадцать ступеней крыльца поднимали ее еще выше. Жеан взбирался медленно, сильно стесненный своим тяжелым вооружением, одной рукой держась за ступеньку, другой сжимая самострел. Добравшись до середины лестницы, он бросил меланхолический взгляд вниз, на тела бедных арготинцев, устилавших паперть.
— Увы, — сказал он, — вот груда трупов, достойная пятой песни «Илиады»!
И он продолжал подниматься. Бродяги следовали за ним. На каждой ступеньке было по человеку. Эту извивавшуюся в темноте линию покрытых латами спин можно было принять за змею со стальной чешуей, ползущую по стене собора. Жеан, поднимавшийся первым, свистом дополнял иллюзию.
Наконец школяр добрался до выступа галереи и довольно ловко вскочил на нее при
