— Я не возражаю.
— Вы осел.
— Вполне этим удовлетворен.
— Вы признали, что бузина излечивает грудную жабу, но вы прибавили, что это происходит вовсе не потому, что у нее на корне есть волшебный нарост.
— Я объяснял целебные свойства бузины тем, что на ней повесился Иуда.
— Суждение, близкое к истине, — пробормотал Минос, довольный тем, что может в свою очередь подпустить шпильку медику Эаку.
Задетое высокомерие сразу переходит в гнев. Эак пришел в ярость:
— Бродяга, ваш ум блуждает так же, как и ваши ноги. У вас подозрительные и странные наклонности. Вы занимаетесь чем-то близким к чародейству. Вы состоите в сношениях с неведомыми зверями. Вы говорите простонародью о вещах, существующих лишь в вашем воображении и природа которых никому не известна, например, о гемороусе.
— Гемороус — гадюка, которую видел Тремеллий.
Этот ответ поверг свирепого доктора Эака в некоторое замешательство.
Урсус прибавил:
— В существовании гемороуса так же не может быть сомнений, как в существовании пахучей гиены или циветты, описанной Кастеллом.
Эак вышел из затруднения, выпустив решительный заряд:
— Вот ваши подлинные, поистине дьявольские слова. Слушайте.
Заглянув в свои записи, Эак прочел:
— «Два растения, фалагсигль и аглафотис, светятся с наступлением темноты. Днем они цветы, ночью — звезды».
Он пристально посмотрел на Урсуса.
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
Урсус ответил:
— Каждое растение — лампада. Его благоухание — свет.
Эак перелистал несколько страниц.
— Вы отрицали, что железы выдры выделяют жидкость, тождественную бобровой струе.
— Я ограничился замечанием, что, быть может, в этом вопросе не следует доверять Аэцию.
Эак рассвирепел.
— Вы занимаетесь медицинской практикой?
— Я практикую в этой области, — робко вздохнул Урсус.
— На живых людях?
— Предпочитаю на живых, нежели на покойниках, — сказал Урсус.
Урсус отвечал серьезно и вместе с тем заискивающе; в этом удивительном сочетании двух интонаций преобладала вкрадчивость. Он говорил с такой кротостью, что Эак почувствовал потребность оскорбить его.
— Что вы там воркуете? — грубо сказал он.
Урсус растерялся и ограничился тем, что ответил:
— Воркуют молодые люди, старики же только кряхтят. Увы, я могу лишь кряхтеть.
Эак продолжал:
— Предупреждаю вас: если вы возьметесь лечить больного и он умрет, вы будете казнены.
Урсус отважился задать вопрос:
— А если он выздоровеет?
— В таком случае, — ответил доктор более мягким тоном, — вы также будете казнены.
— Невелика разница, — заметил Урсус.
Доктор продолжал:
— В случае смерти больного карается невежество, в случае выздоровления — дерзость. В обоих случаях вас ждет виселица.
— Я не знал этой подробности, — пролепетал Урсус. — Благодарю вас за разъяснение. Ведь не всякому известны все тонкости нашего замечательного законодательства.
— Берегитесь!
— Буду свято беречься, — промолвил Урсус.
— Мы знаем, чем вы занимаетесь.
«А я, — подумал Урсус, — знаю это не всегда».
— Мы могли бы отправить вас в тюрьму.
— Я вижу, милостивейшие государи.
— Вы не в состоянии отрицать ваши проступки и своевольные действия.
— Как философ, прошу прощения.
— Вам приписывают целый ряд дерзких суждений.
— Это страшная ошибка.
— Говорят, что вы излечиваете больных.
— Я — жертва клеветы.
Три пары бровей, устрашающе направленных на Урсуса, нахмурились; три ученые физиономии наклонились одна к другой; послышался шепот. Урсусу померещилось, будто над тремя головами трех официальных представителей науки высится один дурацкий колпак; многозначительно-таинственное бормотание этой троицы длилось несколько минут, в течение которых его от ужаса бросало то в жар, то в холод; наконец Минос, председатель, повернулся к нему и с бешенством прошипел:
— Убирайтесь вон!
Урсус почувствовал приблизительно то же, что чувствовал Иона, когда кит извергнул его из своего чрева.
Минос продолжал:
— На этот раз вас отпускают.
Урсус подумал:
«Уж больше я им не попадусь! Прощай, медицина!»
И прибавил в глубине души:
«Отныне я предоставлю больным полную свободу околевать».
Согнувшись в три погибели, он отвесил поклоны во все стороны: докторам, бюстам, столу, стенам, и, пятясь, отступил к дверям, чтобы исчезнуть, подобно рассеявшейся тени.
Он вышел из зала медленно, как человек с чистой совестью, но очутившись на улице, кинулся бежать опрометью, как преступник. При ближайшем знакомстве представители правосудия производят столь страшное и непонятное впечатление, что, даже будучи оправданным, человек норовит поскорее унести ноги.
Убегая, Урсус ворчал себе под нос:
— Я дешево отделался. Я — ученый дикий, они — ученые ручные. Доктора преследуют настоящих ученых. Ложная наука — отброс науки подлинной, и ею пользуются для того, чтобы губить философов. Философы, создавая софистов, сами роют себе яму. На помете певчего дрозда вырастает омела, выделяющая клей, при помощи которого ловят дроздов. Turdus sibi malum cacat[408].
Мы не хотим изобразить Урсуса чрезмерно щепетильным. Он имел дерзость употреблять выражения, вполне передававшие его мысль. В этом отношении он стеснялся не более, чем Вольтер.
Вернувшись в «Зеленый ящик», Урсус объяснил дядюшке Никлсу свое опоздание тем, что ему попалась на улице какая-то хорошенькая женщина; ни словом не обмолвился он о своем приключении.
Только вечером он шепнул на ухо Гомо:
— Знай: я одержал победу над трехголовым псом Цербером.
Глава 62
По каким причинам может затесаться золотой среди медяков?Произошло неожиданное событие.
Тедкастерская гостиница все более и более становилась очагом веселья и смеха. Нигде нельзя было встретить более жизнерадостной суматохи. Владелец гостиницы и его слуга разрывались на части, без конца наливая посетителям эль, стаут и портер. По вечерам в низенькой зале светились все окна и не оставалось ни одного свободного столика. Пели, горланили; старинный камин с железной решеткой, доверху набитый углем, пылал ярким пламенем. Харчевня казалась вместилищем огня и шума.
Во дворе, то есть в театре, толпа была еще гуще.
Вся публика пригорода, все население Саутворка валом валило на «Побежденный хаос», так что к моменту поднятия занавеса, иными словами — когда опускалась подъемная стенка «Зеленого ящика», все места были заняты, окна битком набиты зрителями, галерея переполнена. Не видно было ни одной плиты на мощеном дворе: сплошная масса голов скрывала все.
Только ложа для знати по-прежнему оставалась пустой.
Вот почему в том месте, где находился как бы центр балкона, зияла черная дыра — на актерском языке это называется «провалом». Ни души. Всюду толпа, а здесь — никого.
И вот однажды вечером здесь кто-то появился.
Это было в субботу — в день, когда англичане спешат развлечься в предвидении воскресной скуки. В зале яблоку негде было упасть.
Мы говорим «в зале». Шекспир тоже долгое время давал представления во дворе гостиницы и называл его залом.
В ту минуту, когда раздвинулся занавес и начался пролог «Побежденного хаоса», Урсус, находившийся в это время на сцене вместе с Гомо и Гуинпленом, по обыкновению окинул взором публику и поразился.
Отделение «для знати» было занято.
Посреди ложи в кресле, обитом утрехтским бархатом, сидела женщина.
Рядом с ней не было никого, и казалось, она одна наполняет собой ложу.
Есть существа, которые излучают сияние. Так же как и Дея, эта женщина вся светилась, но совсем по-иному. Дея была бледна, эта женщина — румяна. Дея была занимающимся рассветом, эта женщина —
