— Тише! Тише! — раздались отовсюду голоса.
Человек этот, дрожа всем телом, отвешивая бесчисленные поклоны, неуверенно двинулся к краю мраморного стола, и с каждым шагом эти поклоны становились все более похожими на коленопреклонения.
Мало-помалу водворилась тишина. Слышался лишь тот еле уловимый гул, который всегда стоит над молчащей толпой.
— Господа горожане и госпожи горожанки, — сказал вошедший, — нам предстоит высокая честь декламировать и представлять в присутствии его высокопреосвященства господина кардинала превосходную моралитэ, под названием «Праведный суд Пречистой Девы Марии». Я буду изображать Юпитера. Его преосвященство сопровождает в настоящую минуту почетное посольство герцога Австрийского, которое несколько замешкалось, выслушивая у ворот Боде приветственную речь господина ректора Университета. Как только его святейшество господин кардинал прибудет, мы тотчас же начнем.
Нет сомнения, что только вмешательство самого Юпитера помогло спасти от смерти четырех несчастных приставов. Если бы нам выпало счастье самим выдумать эту вполне достоверную историю, а значит, и быть ответственными за ее содержание перед судом преподобной нашей матери-критики, то, во всяком случае, против нас нельзя было бы выдвинуть классического правила: Nee deus intersit[35]. Надо сказать, что одеяние господина Юпитера было очень красиво и также немало способствовало успокоению толпы, привлекая к себе ее внимание. Он был одет в кольчугу, обтянутую черным бархатом с золотой вышивкой; голову его прикрывала двухконечная шляпа с пуговицами позолоченного серебра; и не будь его лицо частью нарумянено, частью покрыто густой бородой, не держи он в руках усыпанной мишурой и обмотанной канителью трубки позолоченного картона, в которой искушенный глаз легко мог признать молнию, не будь его ноги обтянуты в трико телесного цвета и на греческий манер обвиты лентами, — этот Юпитер по своей суровой осанке мог бы легко выдержать сравнение с любым бретонским стрелком из отряда герцога Беррийского.
Глава 2
Пьер Гренгуар[36]Однако, пока он держал свою торжественную речь, всеобщее удовольствие и восхищение, возбужденные его костюмом, постепенно рассеивались, а когда он пришел к злополучному заключению: «Как только его святейшество господин кардинал прибудет, мы тотчас же начнем», его голос затерялся в буре гиканья и свиста.
— Немедленно начинайте мистерию! Мистерию немедленно! — кричала толпа. И среди всех голосов отчетливо выделялся голос Жоаннеса де Молендино, прорезавший общий гул, подобно дудке на карнавале в Ниме.
— Начинайте сию же минуту! — визжал школяр.
— Долой Юпитера и кардинала Бурбонского! — вопил Робен Пуспен и прочие школяры, угнездившиеся на подоконнике.
— Давайте моралитэ! — вторила толпа. — Сейчас же, сию минуту, а не то мешок и веревка для комедиантов и кардинала!
Несчастный Юпитер, ошеломленный, испуганный, побледневший под слоем румян, уронил свою молнию, снял шляпу, поклонился и, дрожа от страха, пролепетал:
— Его высокопреосвященство, послы… госпожа Маргарита Фландрская…
Он не знал, что сказать. В глубине души он опасался, что его повесят.
Его повесит толпа, если он ее заставит ждать, его повесит кардинал, если он его не дождется; куда ни повернись, перед ним разверзалась пропасть, то есть виселица.
К счастью, какой-то человек пришел ему на выручку и принял всю ответственность на себя.
Этот незнакомец стоял по ту сторону балюстрады, в пространстве, остававшемся свободным вокруг мраморного стола, и до сей поры не был никем примечен благодаря тому, что его долговязая и тощая особа не могла попасть ни в чье поле зрения, будучи заслонена массивным каменным столбом, к которому он прислонялся. Это был высокий, худой, бледный, белокурый и еще молодой человек, хотя щеки и лоб его уже бороздили морщины; его черный саржевый камзол потерся и залоснился от времени. Сверкая глазами и улыбаясь, он приблизился к мраморному столу и сделал рукой знак несчастному страдальцу. Но тот, растерявшись, ничего не видел.
Новоприбывший сделал шаг вперед.
— Юпитер! — сказал он. — Милейший Юпитер! Но тот не слышал его.
Тогда, потеряв терпение, высокий блондин крикнул ему чуть ли не в самое ухо:
— Мишель Жиборн!
— Кто меня зовет? — как бы внезапно пробудившись от сна, спросил Юпитер.
— Я, — ответил незнакомец в черном.
— А! — произнес Юпитер.
— Начинайте сейчас же! — продолжал тот. — Удовлетворите желание народа. Я берусь умилостивить господина судью, а тот в свою очередь умилостивит господина кардинала.
Юпитер облегченно вздохнул.
— Всемилостивейшие господа горожане, — крикнул он во весь голос толпе, все еще продолжавшей его освистывать, — мы сейчас начнем!
— Evoe, Jupiter! Plaudite, cives[37]! — закричали школяры.
— Слава! Слава! — закричала толпа.
Раздался оглушительный взрыв рукоплесканий, и даже после того, как Юпитер ушел за занавес, зала все еще дрожала от приветственных криков. Тем временем незнакомец, столь магически превративший «бурю в штиль», как говорит наш милый старик Корнель[38], скромно отступил в полумрак своего каменного столба и, несомненно, по-прежнему остался бы там невидим, недвижим и безмолвен, не окликни его две молодые женщины, сидевшие в первом ряду зрителей и приметившие его беседу с Мишелем Жиборном — Юпитером.
— Мэтр! — позвала его одна из них, делая ему знак приблизиться.
— Потише, милая Лиенарда, — сказала ее соседка, хорошенькая, цветущая, по-праздничному расфранченная девушка, — он не духовное лицо, а светское; к нему следует обращаться не «мэтр», а «мессир».
— Мессир! — повторила Лиенарда. Незнакомец приблизился к балюстраде.
— Что угодно, сударыни? — учтиво спросил он.
— О, ничего! — смутившись, ответила Лиенарда. — Это моя соседка, Жискетта ла Жансьен, хочет вам что-то сказать.
— Да нет же, — зардевшись, возразила Жискетта. — Лиенарда окликнула вас «мэтр», а я поправила ее, объяснив, что вас следует называть «мессир».
Молодые девушки потупили глазки. Незнакомец, который не прочь был завязать беседу, улыбаясь, глядел на них.
— Итак, вам нечего мне сказать, сударыни?
— О нет, решительно нечего, — ответила Жискетта.
— Нечего, — повторила и Лиенарда.
Высокий молодой блондин намеревался было уйти, но две любопытные девушки не желали так легко выпустить свою добычу из рук.
— Мессир, — со стремительностью воды, врывающейся в открытый шлюз, или женщины, принявшей твердое решение, быстро обратилась к нему Жискетта, — вам, значит, знаком этот военный, который будет играть роль Пречистой Девы в мистерии?
— Вы желаете сказать — роль Юпитера? — спросил незнакомец.
— О да! — воскликнула Лиенарда. — Какая она дурочка! Вы, значит, знакомы с Юпитером?
— С Мишелем Жиборном? Да, знаком, сударыня.
— Какая у него замечательная борода! — сказала Лиенарда.
— А то, что они сейчас будут представлять, красиво? — застенчиво спросила Жискетта.
— Великолепно, сударыня, — без малейшей запинки ответил незнакомец.
— Что же это будет? — спросила Лиенарда.
— «Праведный суд Пречистой Девы Марии» — моралитэ, сударыня.
— А! Это другое дело, — сказала Лиенарда. Последовало краткое молчание. Неизвестный прервал его:
— Это совершенно новая моралитэ, ее еще ни разу не представляли.
— Значит, это не та, которую играли два года тому назад, в день прибытия папского
