– Неужели вы не доверяли ей с самого начала? – спросила шокированная Офелия. – Ей, вашей родной бабушке?!
Где-то рядом раздался механический гул, перешедший в звонкий щелчок.
– Подъемник для еды, – объяснил Торн.
Он резко встал, откинул деревянную створку в стене и вынул из люка поднос с алюминиевым кофейником.
– А можно мне капельку? – вырвалось у Офелии.
С тех пор как девушка попала на Полюс, она ужасно тосковала по настоящему кофе. Офелия не сразу заметила, что на подносе стоит всего одна чашка, но Торн уступил ее без единого слова. С учетом его характера, она сочла такой жест весьма благородным.
– Я тоже чуть было не погиб из-за этой старой лисы, – сказал он, наливая ей кофе.
Офелия подняла на него глаза. Поскольку она сидела, а он стоял, было от чего ощутить головокружение.
– Неужели она и вам хотела навредить?
– Она пыталась задушить меня подушкой, – невозмутимо ответил Торн. – К счастью, я оказался выносливей, чем она думала.
– И… сколько же вам было лет?
– Я только что родился.
Офелия пристально смотрела в чашку, чувствуя, как ее захлестывает гнев.
– Но это же чудовищно!
– Отчего же… обычная участь незаконнорожденных.
– И никто ничего не сказал, не предпринял? Как же Беренильда может терпеть рядом с собой эту женщину?
Торн уселся в кресло и продолжал:
– Вы теперь и сами можете судить, насколько талантливо эта старая дама обманывает своих домочадцев.
– Значит, никто так и не узнал, что она пыталась вас убить? – удивленно спросила Офелия.
– Никто, – буркнул он. – Точно так же, как в случае с вами.
– Не хочу вас обижать, – мягко, но настойчиво сказала Офелия, – но каким образом вы узнали о том, что произошло? Вы же сказали, что были грудным младенцем!
– У меня прекрасная память.
Даже подбитый глаз Офелии за стеклом очков и тот приоткрылся от изумления. Запомнить события первых месяцев своей жизни… Трудно было поверить, что такое возможно. С другой стороны, именно эта уникальная память и объясняла блестящую карьеру Торна как финансиста. Офелия отхлебнула кофе. Горькая жидкость согрела ее изнутри. Ей очень хотелось добавить в нее хоть немножко сахара и молока, но она смолчала: хватит с нее и этого.
– А вашей бабушке известно, что вы ничего не забыли?
– Может, да, а может, нет, – буркнул Торн. – Мы никогда не обсуждали эту тему.
Офелия вспомнила, как он оттолкнул бабушку при встрече на крыльце замка. Теперь она была вынуждена признать, что в тот день плохо разобралась в них обоих.
– Я думал, что с возрастом она забыла о своих милых смертоубийственных привычках, – продолжал Торн, отчеканивая каждое слово. – Но та шуточка, которую она сыграла с вами, доказывает обратное.
– И что же мне теперь делать? – спросила Офелия.
– Вам? Ничего.
– Я чувствую, что просто не смогу смотреть ей в глаза как ни в чем не бывало.
Во взгляде Торна из-под насупленных бровей сверкнули молнии. Этот взгляд показался Офелии почти зловещим.
– Вам больше не придется смотреть ей в глаза. Я отошлю эту женщину подальше, за пределы Небограда. Я ведь сказал, что буду мстить всем, кто посмеет вас обидеть.
Офелия поспешно уткнулась в чашку с кофе. Ей стало трудно дышать. Она поняла, что Торн действительно дорожит ею. Это не было притворством, он никогда не бросал слов на ветер. Конечно, он выражал свои чувства топорно, но всегда предельно искренне.
«Он относится к нашему браку гораздо серьезнее, чем я», – подумала Офелия. И от этой мысли ей стало совсем плохо. Пускай он трудный человек, но ей вовсе не хотелось причинять ему боль или унижать, отказывая в любви.
– Есть другая неотложная проблема, которую я должна с вами обсудить, – откашлявшись, сказала она. – Кроме вашей бабушки, у меня появился еще один враг.
Торн нахмурился так сильно, что его брови сошлись на переносице.
– Кто?
Офелия собралась с духом и рассказала ему историю с шантажом Густава. По мере того как она говорила, лицо Торна меняло выражение. Он смотрел на нее с такой оторопью, будто перед ним сидело самое невероятное существо, когда-либо созданное природой.
– Если Беренильда не потеряет ребенка перед спектаклем в весенней Опере, меня опять бросят в тюрьму, – заключила Офелия, теребя свои перчатки.
Торн откинулся на спинку кресла и провел рукой по светлым волосам, которые и без того были тщательно приглажены.
– Да, с вами не соскучишься. У вас прямо талант наживать себе врагов. Ладно, я займусь и этим.
– А как? – робко прошептала Офелия.
– Неважно, как именно. Даю вам слово, что этот мажордом больше не причинит никакого вреда ни вам, ни моей тетке.
Офелия в один глоток допила оставшийся кофе, но у нее все еще стоял ком в горле. Она и не надеялась, что Торн с такой готовностью возьмет на себя все ее заботы. И ей было ужасно стыдно за ту враждебность, с которой она относилась к нему.
Часы интендантства прозвонили шесть утра.
– Мне нужно вернуться к себе, – сказала Офелия, отставив чашку. – Я и не думала, что уже так поздно.
Торн встал и отодвинул перед ней дверь гардеробной, как открывают обычную дверь перед дамой. Офелия просто не могла уйти молча, не сказав ему ни одного теплого слова.
– Я… Я вам очень благодарна… – запинаясь, пробормотала она.
Торн поднял брови. Внезапно он показался ей слишком чопорным в этом своем мундире с эполетами, тесно облегавшем его длинное худое тело.
– Хорошо, что вы доверились мне, – пробурчал он. И добавил после короткой неловкой паузы: – Я, наверно, показался вам сегодня слишком резким…
– Это моя вина, – прервала его Офелия. – В прошлый раз я вела себя недостойно.
У Торна резко дернулись губы. Трудно было определить, что это – попытка улыбнуться или смущенная гримаса.
– Отныне доверяйте только моей тетке, – напомнил он.
Офелии было неприятно сознание, что он питает такое безграничное доверие к Беренильде. Эта дама манипулировала ими обоими, как марионетками, а Торн, сам того не зная, содействовал ей.
– Доверять ей… не знаю. Но вам я доверяю всецело, не сомневайтесь.
Офелия похвалила себя за свои слова. Если она не могла изображать любящую невесту, то хотела по крайней мере быть предельно честной с Торном. Она ему верит, и он должен это знать. И все-таки ей стало не по себе, когда он внезапно отвел глаза и смущенно пробормотал:
– Вам надо идти. Я должен прибрать в кабинете и починить телефон до начала приема посетителей. А по поводу того, что вы сказали, я приму необходимые меры.
Офелия нырнула в зеркало и приземлилась в своей комнатке. Ее обуревало столько мыслей разом, что она не сразу заметила: во время ее отсутствия патефон почему-то включился. Она с изумлением взглянула на пластинку, с которой неслись бравурные звуки фанфар.
– Ну наконец-то вы здесь! – со вздохом сказал кто-то у нее за спиной. – А я уж было начал беспокоиться.
Офелия обернулась. На ее кровати сидел мальчик.
Угроза
Шевалье был одет в полосатую пижаму. Он долизывал остатки леденца на палочке, глядя на Офелию сквозь толстые линзы своих круглых очков.
– Вам не следовало бы оставлять ключ в двери, мадемуазель. Разве вы не знаете, что есть способ его достать, вытолкнув шпилькой с наружной стороны? Только сперва нужно подсунуть под дверь листок бумаги, а потом, когда ключ на него упадет, осторожно вытащить его из щели. Если она достаточно широка, это почти всегда удается.
Офелия стояла в своем черном плаще, беспомощно уронив руки. Она не понимала ни слова из того, что говорил шевалье. Появление в ее комнате этого малолетнего Миража было настоящей катастрофой. А он, безмятежно спокойный и ничуть не смущенный, похлопал ладошкой по кровати, приглашая девушку сесть рядом.
– Я вижу, вам не по себе, мадемуазель. Располагайтесь поудобнее. Вам музыка не слишком мешает?
Но Офелия осталась стоять. Она
