Геннадий Давыдов
Хегальдины
Пролог
— Волнуешься? — шепчет Вассаго, стараясь не повышать голоса. Ведь во тьме арочного коридора разбуженное эхо легко может вырваться наружу и выдать его присутствие. — Готов стать архонтом[1]? Ну! Хватит трястись, ты уже не мальчик! Возьми себя в руки, встряхни крылья! — Его пальцы бережно поправляют старшему брату воротник камзола.
— А вдруг я не долечу? — неуверенно вопрошает Лераиш. — Так высоко. За облака… Одни только церемониальные доспехи весят… Да и к чему, вообще, этот спектакль?
— Замолчи! — нетерпеливо перебивает Вассаго. — И успокойся. Ты следующий правитель мира Эрриал-Тея! И этот мир теперь принадлежит тебе; весь народ хегальдин переходит под сень твоих крыльев! Не ты должен бояться их, а они должны трепетать перед тобой. Сегодня ты взлетишь из тени крыльев нашего отца, а по возвращении, погрузишь этот мир в тень крыльев своих. Мир Эрриал-Тея принадлежит тебе по праву!
— Отец не говорил, как высоко лететь, и как долго… Но некоторые говорят, что лететь ни один день, и даже не одну ночь!
— Прекрати! — повышает голос Вассаго, с силой сжимая плечо старшего брата. — Или ты взлетишь и возвратишься с триумфом; или же от страха и горя твои крылья иссохнут еще больше, чем у «серых»[2]. Ну же, тебя ждут. Слышишь? Ступай. — Он подталкивает Лераиша к выходу, что лучится в конце коридора золотистым светом.
Сквозь стук каблуков, слышится ритмичная музыка барабанов и шум возбужденной толпы хегальдин: хлопанье крыльев; гвалт эмоциональных голосов.
— Соберись, мы выходим, — произносит Вассаго, смотря перед собой.
Лераиш шумно выдыхает, вытирая испарину со лба.
— Выходим, — вторит он младшему брату, после чего делает шаг к свету.
Яркая вспышка ослепляет его. Лераиш щурится, чувствуя себя едва проснувшимся сонным ребенком, которого когда-то поднимали на заре для занятий по полетам. Как давно это было? И воспоминание это, кажется, призвано для успокоения, но оно только усиливает волнение.
Оставив Вассаго за спиной, Лераиш выходит на авансцену, в центре которой отец, архонт Вираго, принимает овации собравшихся хегальдин. Тяжелая его ладонь опускается на плечо подошедшего сына, а во взгляде видна неподдельная гордость. Улыбаясь, он одобрительно кивает сыну. Кажется, что только сейчас Лераиш замечает многотысячную толпу, замечает их взгляды, улыбки, ворох белых перьев, парящих в воздухе.
Лераиш ступает к краю авансцены и приветственно вскидывает руки ладонями кверху.
Барабаны замолкают, а вместе с ними и овации собравшихся.
— Дорогие, хегальдины! Те, кто уже наслаждается небом. — Лераиш отводит одну руку в сторону. — И те, кому только предстоит почувствовать свое счастье в полете, — добавляет он, отводя вторую. — Я безмерно счастлив видеть вас, счастлив ощущать тепло от каждой пары крыльев. Сегодня тот день, которого я так сильно ждал, и также сильно боялся! День, который испытает меня, покажет, достоин ли я стать вашим архонтом! День, когда я покорю крону Колосса и вкушу его плоды. — Лераиш переводит взгляд на исполинское древо, чей ствол не смогли бы обхватить даже несколько сотен хегальдин, чьи ветви вонзаются в облака и теряются в голубизне неба. Ведь там, за пределами видимости, в кроне, должны расти плоды, вкусив мякоть которых можно обрести долгую, едва ли не вечную жизнь; обрести крылья настолько огромные, что гонимый ими ветер может сравняется с силой штормового порыва. Как гласят писания Геннории[3].
Толпа вспыхивает овациями, когда Лераиш раскрывает свои крылья с тем звуком, который подобен шуму расправляемых ветром парусов на корабле. В разы больше, чем у кого бы то ни было, но все же меньше, чем у своего отца. Лераиш улыбается, вспоминая наставления о том, что взлет должен быть, как по учебнику. Пример для подражания молодым, заметка пожилым, как наставлял отец. В следующий момент подбегают несколько хегальдин в серых одеждах, чьи крылья своим размером напоминают крылья новорожденных — в их руках церемониальные латы из платины и серебра.
Со звоном замки кирасы сходятся на плечах; слышится скрип шарниров на перчатках и наколенниках.
— Тяжелые, — вздыхает Лераиш.
— Не такие уж и тяжелые, — произносит отец, подходя к сыну. — Расслабься. Все не так сложно, как тебе кажется. Высоко в небе, в древе есть глубокая расселина — в ней можно перевести дух. А дальше… дальше все станет ясно. — Последние слова он произносит мрачным голосом. — Ну все, сын, пора. Будь сильным.
— Отец?..
— Что-то еще?
— Ну… да. А если, там, в небе, приспичит?..
В ответ архонт Вираго лишь звонко смеется, а затем добавляет:
— На такой высоте мышцы сожмутся так, что не до того будет. Хватит вопросов. Время пришло!
Лераиш уверенно кивает и переводит взгляд на толпу.
Музыка барабанов возобновляется, она шепчет, она нагнетает.
Взгляд в крону Колосса, и Лераиш широко раскрывает глаза, опуская мигательные перепонки[4]. Как по учебнику, говорит он себе, вытягивая крылья к небу, отводя руки за спину и сгибая ноги в коленях, а затем следует прыжок вместе с сильнейшим взмахом крыльев.
— Получилось даже лучше, чем хотел.
Барабаны взрываются праздничным ритмом вместе с криками ликующей толпы.
Новый архонт. Перемены. Все ждут и надеются на лучшее. А в толпе раздается детский голос, что тянется к матери:
— Мам! Мама! — Мальчик дергает за рукав.
— Что такое?
— А долго еще?
— Пока гиос[5] архонта не исчезнет в небе, за облаками. Так велит этикет, дорогой, — вздыхает мать, — но праздник будет длиться всю ночь.
— Мам?
— Ну что еще, Гремори? — Айла раздраженно вырывает рукав из руки сына.
— Мам, а я смогу, вот также полететь на крону Колосса? — Гремори улыбается, смотря в небо и хлопая маленькими крылышками за спиной.
Ответом служит скупая улыбка:
— Сможешь. Конечно, сможешь. Но нужно стараться. Нужно хорошо потрудиться для этого также, как трудился Лифантия.
— А кто это такой?
— Хм. Вот придем домой, и я расскажу тебе на ночь историю Лифантии, хорошо?
— Хорошо. — Довольно кивает Гремори.
Праздничный ритм барабанов продолжает возбуждать сердца хегальдин. Зажигаются первые факелы, хотя солнце еще
