— Что вы… Как я мог?.. Я лишь хотел внести больше послушания от вашего имени. Больше трепета. — Корд растирает свою шею.
Архонт Вассаго молчит, его ладонь мягко поглаживает копье, цепь от которого соединяется со стальным наручем на предплечье.
— Как тебе, пастырь? Сплав новых металлов и прочее, но!.. Какого легкое, сбалансированное, прочное. Скажи, ты когда-нибудь убивал? Животное или хегальдина? — Корд, раскрывает рот, но Вассаго сразу же перебивает его: — Сам! Своими руками. Ты учился мастерству обращения с цепным копьем?
— Нет, мой архонт. Я всю жизнь посвятил вере в богов, в Колосс, в то, чтобы не дать заблудиться в тени несчастным душам!
— Прекрасная работа! — произносит Вассаго, будто не слыша слов пастыря. — Ты же знаешь, Корд, я огромный любитель искусства владения копьем. Это моя страсть, нет ничего совершеннее, чем сталь, манипуляция ею. Взгляни, — указывает он взглядом на манекен, недалеко от трона. — Даже на службе я не позволяю себе выпускать копье из рук. Архонт должен быть не просто вождем, он является воплощением мужественности, воплощение защиты. Он символ! Символ нельзя так просто поменять. Забыть. А вот пастыря…
Корд сглатывает, желая что-то сказать, но предпочитает молчать, замечая, как взгляд Вассаго холодеет, а тело его становится подобно скале.
Архонт делает несколько быстрых шагов, сжимая копье в руке, затем молниеносно выбрасывает правую ногу вперед и прыгает, сразу же отводя ее назад и метая копье, тем самым сохраняя равновесие в воздухе. Корд завороженно наблюдает за тем, как острие пронзает манекена. В следующий миг Вассаго делает взмах крыльями и, отталкиваясь от воздуха, одновременно делает рывок рукой — цепь натягивается, копье устремляется обратно, снова взмах, и он делает полный оборот. Пользуясь полученной инерцией, Вассаго меняет направление, и копье добивает куклу мощным ударом сверху.
В другом конце тронного зала слышатся хлопки от фигуры в темной мантии.
— Прекрасно, мой архонт! — несмотря на то, что голос искажает маска, в нем слышится та мелодичность, что присуще только женщине.
— Тень, — морщась, шепчет Корд.
— Тессера! — приветствует Тень архонт Вассаго. — Благодарю.
— И как он их только различает, — бормочет пастырь.
— Пастырь Корд, приветствую вас, — неожиданно ласково произносит Тессера, четвертая из Теней архонта. Она подходит ближе, а эхо от стука ее каблуков, уносится высоко к сводчатому потолку. — Хорошее время для встречи, но я хотела бы вас попросить оставить нас с архонтом наедине с государственными делами.
— Конечно, четвертая из Теней. Всего вам доброго. — Кланяется пастырь. — Мое почтение архонту.
Глава 2
Лераиш. 15 лет назад
Мгновение реальности, где перед глазами только тьма, и тупая боль пульсирует в затылке. Под ладонями вязкая жижа из грязи. Желудок сворачивается, изо рта и носа низвергается рвота. Волна за волной, снова и снова, пока не остается даже желчи, лишь хрипящий спазм дерет глотку. Слышится шум ручья, Лераиш старается сосредоточиться на нем, на журчании воды; старается заполнить им все тело, чтобы не ощущать боли в голове; в спине, где две обугленные культи… и снова желудок сжимается. Ручей, ручей, вода, шепчет он. Холодная. Лераиш пытается подняться на локти, но затрагиваемые мышцы спины огрызаются той болью, что разрывает на части каждый нерв; и шум ручья уже неслышен. Лераиш вновь теряет сознание, ощущая, как голова невольно падает в лужу выблеванного.
Снова пробуждение. Какое по счету? Или все остальное — сны? Реальность перестала быть собой уже слишком давно. Лераиш с трудом открывает опухшие глаза, и пространство режет взгляд пестрыми красками. Он протягивает руку — вода. Ручей. Несколько болезненных движений, чтобы сдвинуться с места. Подобно искалеченной гусенице.
Запах прохлады. Лераиш опускает лицо в воду. Глоток, еще. Он прополаскивает рот и сплевывает воду с черной кровью, а затем зажмуривается и омывает лицо дрожащей рукой. Глаза в отражении черны. «Его глаза! Всмотритесь в падшего!.. Смотрите на глаза!», — звучат отрывки фраз в голове. Еще несколько глотков, чтобы избавиться от горечи во рту. Лераиш отползает в сень ближайшего дерева, опирается плечом о ствол. Запах коры разбавляет вонь засохшей рвоты, которая застряла в ноздрях.
Слишком слаб сейчас, чтобы удивляться или бояться.
Рядом заметны крошечные ягоды земляники и, сорвав их, Лераиш бросает в рот вместе со стеблями. Реальность вздрагивает, Лераиш снова проваливается в беспамятство.
Непонятно, ночь ли, или день. И уже не сны похожи на реальность, а наоборот. Но боль приходится терпеть в обоих измерениях, терпеливо шагая вперед; как можно дальше от того места, который был домом. В небе полная луна, такой яркой, как сейчас, Лераиш ее не видел никода. Словно солнце, только свет намного мягче, и его течение по воздуху хорошо видно. Опираясь на замшелую, но прочную ветвь, он старается напрягать мышцы одних лишь рук, ведь каждый импульс, переданный к спине, отражается болью, от которой невольно подгибаются колени. И обоняния сразу же касается призрачный запах паленого мяса и перьев. Сейчас Лераиша не волнует тот факт, что стихия воздуха для него теперь закрыта навсегда; вместе с этим он осознает, что это лишь последствия шока, но потом не одна слеза прольется по отнятым крыльям.
Всего лишь сто шагов, и слабость становится невыносимой. Каждая мышца дрожит, грозясь сорваться с кости. Лераиш опускается на колени; а перед глазами пространство начинает утопать во тьме. Он вытирает холодную испарину со лба, ждет, когда вернется зрение, когда дрожь уймется в теле.
Пятьдесят шагов, после которых Лераиш уже валится с ног, теряя сознание.
Сколько раз он шел под луной и прятался от солнца в тени? Глаза реагировали на последнее, как на жидкое пламя. Кажется, что сознание едва тлеет, и лишь необъяснимый инстинкт заставляет двигаться вперед.
Лераиш просыпается, не думая уже какой сейчас день, где он, куда нужно идти. Все вопросы, все мысли пожирает голод, а от жажды слипаются губы. Во рту сухо; и он оглушает камнем зазевавшуюся полевую мышь, а затем
