Многие в Туен-Хуанге уже видели тревожные сны. Буддисты и даосы, последователи Лао Цзы, сжигали в пламени пахущих свечей молитвы верующих, написанные на бумажках, бумажные деньги – вернее, подражание бумажным деньгам Поднебесной – и фигурки жертвенных животных из той же бумаги. Так к Небу возносились и молитвы, и дары: образные, а не обманные!
В Туен-Хуанге, как и в Калче, смыслы снов и гадания не утешали сновидцев и толкователей.
Осведомленный обо всем, правитель Туен-Хуанга господин Хао Цзай был вынужден вывесить таблицы: какие-либо опасности отрицались, благонамеренных успокаивали, злоумышленникам угрожали. Приказ господина Хао Цзая был доведен до сведения неграмотных с барабанным боем и ударами в гонг.
Правитель Туен-Хуанга искренне успокаивал людей: как ученый мыслитель, он понимал бренность существования, и так не столь счастливого, чтобы обременять его преждевременными страхами.
Гадатели по табличкам, знакам, приметам, снотолкователи, священнослужители всех догм по человеческой своей сущности искренне верили в гадания и толкования. Не по их вине предсказания оказывались неблагоприятными. Те священнослужители, кто по скромности считал недостойным ухищрением низшего существа – человека – разгадать волю Неба, все же не могли безучастно внимать пророчествам.
Решительно все, как всегда, бессознательно судя о прошлом, по воспоминаниям несмышленого детства, были склонны считать свои детские годы годами спокойствия, а зрелые годы разумного видения жизни – особенно тревожными.
Вспоминали: в прошлые годы волненья и схватки между кочевниками могли казаться ничтожными, ныне колебались устои. Не так уж давно кидани, северные варвары, овладевшие было всем севером Поднебесной, основали государство Великое Ляо. До сих пор династия Сун, владеющая южной и средней – наибольшими частями Поднебесной, платит ежегодную дань Ляо. Суны духом слабы, ослабели душой и ляо. Ляо и суны устраивают церемонии, называя подарками дань, платимую кочевникам. А монгольская Степь, недавно бывшая подвластной Ляо, сейчас только именуется такой сановниками. На самом деле любой Тенгиз может вершить в Монголии все, что захочет. Поднебесная переделала Ляо. Ляо и суны стали неотличимы, на словах они любят мирную жизнь. Но сумеют ли они защититься и охранить мир?
Купцы по необходимости своих дел следят за происходящим. Купцы знакомы с народом ниуджи. Ниуджи живут в самой северной части Ляо, за рекой Ляо-хе. Они так же свободны от всякой власти, кроме своей, как монголы. Но земли там не так разъединены горами и пустынями, как монгольские. Ниуджи более многочисленны, более сплоченны, чем монголы.
Стене исполняется двенадцатая сотня лет. Она простоит еще столько же. Каждая стена, даже Великая, подобна любому запору: коль его не охраняют, злоумышленник сломает самый крепкий замок. Для охраны Стены нужно войско. Где оно?
Поднебесная полна рассказов о военачальниках-богатырях. Изучив войну по книгам, они побеждали, пугая врага учеными построениями войска и показом хитрых маневров. Богатырем не станешь, десятками лет иссыхая над книгами. Врага бьют в открытом поле силой на силу. Сказки – все эти рассказы. Купцы тоже умеют складывать сказки.
И купцы знают, что рассуждение без примеров не убеждает. А! За примером ходить недалеко. Те же кидани! Северные дикари не испугались хитрых перестроений сунских войск и книжных мудростей ученых полководцев. Ни грома пороха в железных трубах. Эти трубы опаснее солдату, который обязан совать к затравке уголек или фитиль, чем врагу, в которого направлено жерло.
Увы, доброго не жди!
А не сложил ли уже голову в Степи этот Тен-гиз, или Дан-гис? Иные так хотели знать, что поддавались, как глупые рыбы, на удочку обманщиков, якобы только что приехавших из монгольской Степи, и награждали за выдумки… Снижались торговые обороты. Как всегда, имевшие деньги придерживали их. Серебро и слитки легче унести или зарыть, чем другое имущество.
В донесении о «небольшой неприятности», постигшей Калчу от Тенгиза, правитель города, изысканно расставляя художественно выписанные знаки, среди употреблявшихся ранее несколько раз применил новый знак-цзыр.
Созданный на идеях старых знаков – иначе новый цзыр был бы непонятен – и все же новый, этот цзыр наглядно свидетельствовал, что злоба «степных червей» проявляется из самой их природы и, подобно стихии, возникает самостоятельно, существуя неотъемлемо от указанных «двуногих червей», как неотъемлемы влажность от воды и жгучесть от огня.
Новый знак-цзыр, художественно связанный с известным знаком «грызть землю», самим своим существованием утверждал невиновность правителя Калчи в постигшей город неприятности: бедственность стихийно происходит от степных дикарей.
Правитель провинции, читая послание, мысленно благодарил правителя Калчи за доставленное наслаждение. Без зависти, с благородной гордостью ученого, радующегося успеху собрата, начальник провинции созерцал красивый цзыр. Он понял главное: как кисточка, тушь и бумага нужны ученому, как воину – стрела, кошке – когти, так новый знак нужен каждому сановнику. Он поясняет, объясняет и оправдывает – без оправданий!
Для ученого хорошо начерченные цзыры подобны лицам. Одни наделены мужественностью, другие женственны, третьи прелестны по-детски – и так до бесконечности, как формы цветов и оттенки красок. Новый цзыр волновал память правителя Провинции, как воспоминание о давней любви. Какой, когда, с кем? Нужно искать.
Правитель провинции не случайно отложил дела и занялся научными поисками в дни смятения на границе. Приблизительно три десятилетия тому назад он, едва получив ученую степень, присутствовал в столице на диспуте между учеными Поднебесной и высокоученым гостем из Тибета. Гость высказывал мысль, что знаки-цзыры будто бы останавливают развитие мысли, лишая человека возможности выразить себя. Будто бы цзыры непроницаемо отграничивают Поднебесную от вселенной. Будто бы из-за цзыров в Поднебесной иначе, чем везде, смотрят на жизнь и смерть, на любовь мужчины и женщины, на государство, на самую цель жизни!
Высокоученый тибетец призывал к новому. Нового нет и не может быть, все сказано в знаках-цзырах. Нет даже новых знаков! Ибо знаки, рождаясь из знаков, остаются знаками. Так говорил тибетец, не понимая, что на таком и покоится благо.
Через семь дней правитель провинции нашел искомое в рукописи времен правления Сына Неба Ву Ти[14]. Память не обманула. Собрат по науке из Калчи не создал новый цзыр. Вернее, идея такого цзыра уже существовала двенадцать сотен лет тому назад. Калчинский собрат сумел усовершенствовать старый цзыр художественным исполнением, что усугубило смысл. И несомненно, это было сделано бессознательно!
Так лишний раз подтвердилось, что мудрость
