— Открой-ка нашим господам, — кричит Блюмфельд, простирая руки к служителю.
Но когда ученики входят, Блюмфельд понимает, что ему лень с ними ссориться, однако на их приветствие не отвечает и молча направляется к письменному столу. Погрузившись в свои подсчеты, он время от времени все-таки поглядывает, чем заняты ученики. У одного вид очень уставшего человека, он только что повесил пальто на гвоздь, а теперь, пользуясь случаем, стоит, прислонившись к стене, трет глаза, а ведь на улице он выглядел вполне свежим, видимо, близость работы его утомляет. У другого ученика, наоборот, настроение явно рабочее, но заниматься он желает тем, что ему нравится, в данный момент ему хочется мести пол. Но это не его работа, мести должен служитель, собственно говоря, Блюмфельд не имеет ничего против того, чтобы ученик орудовал щеткой, пускай себе, хуже, чем служитель, это делать все равно нельзя, но если хочешь подметать, приди пораньше, до того, как служитель начнет мести, а не используй на это время, отведенное исключительно для работы в конторе. Ну, допустим, маленького мальчика бесполезно в чем-то убеждать, но служитель, этот подслеповатый старик, которого Оттомар, конечно, не потерпел бы ни в каком другом отделе, кроме как у Блюмфельда, который живет лишь милостями Господа и шефа, он-то мог бы сообразить и на минутку передать свою щетку мальчишке, ясно же, что у того мгновенно пройдет всякое желание подметать и он побежит со щеткой за служителем, чтобы скорее от нее избавиться. Но именно теперь подметание кажется служителю особенно ответственной миссией, и, как только мальчишка к нему приближается, что есть силы вцепляется дрожащими руками в щетку, о подметании речь уже не идет, теперь все его внимание сосредоточено на обладании щеткой. Но ученик настаивает, правда, без слов, потому что боится Блюмфельда, якобы занятого счетом, да и слова тут бесполезны, до старика не так просто докричаться. Сперва он дергает служителя за рукав. Тот, конечно, понимает, о чем идет речь, мрачно смотрит на ученика, отрицательно качает головой и еще крепче, к самой груди прижимает свою щетку. Ученик умоляюще складывает руки. У него мало надежды добиться чего-нибудь мирными средствами, его развлекает сам процесс, потому он и не оставляет своих попыток. Второй ученик сопровождает эту сцену тихим смехом, вероятно, он думает, хоть это совершенно невозможно, что Блюмфельд его не слышит. Просьбы на служителя не производят никакого впечатления, он поворачивается к ученику спиной, решив, что атака отбита и теперь он может спокойно заняться своим делом. Но практикант, умоляюще сцепив руки, на цыпочках следует за ним. Эти фигуры служителя и следующего за ним по пятам ученика повторяются много раз. Наконец старик понимает, что ему некуда деться и что он выдохнется раньше, чем ученик, хотя, будь у него побольше мозгов, он мог бы догадаться об этом гораздо раньше. Поэтому он решает прибегнуть к чужой помощи, показывает пальцем на Блюмфельда и грозит, если его не оставят в покое, пожаловаться начальству. Теперь ученик, раз ему так приспичило заполучить метлу, должен поторапливаться. Сообразив это, он просто нахально хватается за палку. Второй ученик невольно вскрикивает, предваряя тем самым дальнейшие события, но служителю на сей раз удается спасти щетку, он делает шаг назад, тянет ее к себе, однако ученик тоже не собирается сдаваться, открывши рот и сверкая глазами, он наступает, служитель пытается спастись бегством, но старые ноги не слушаются, вместо бега получается какое-то ковыляние, и тут ученику удается вырвать щетку, но не заполучить ее, она падает на землю и таким образом уже потеряна как для служителя, так, по всей вероятности, и для ученика. И тот и другой застывают на месте, поскольку падение щетки не может не привлечь внимания Блюмфельда. Блюмфельд действительно выглядывает из своего окошечка с таким видом, будто заметил все это только сейчас, он строго и испытующе смотрит на обоих, щетка, лежащая на полу, также не ускользает от его взора. Но то ли пауза слишком затянулась, то ли нашкодивший ученик не в силах сдержать страстного желания мести пол, во всяком случае, он наклоняется, правда, очень осторожно, словно это зверь, а не щетка, хватает ее, начинает водить по полу, но, когда Блюмфельд вскакивает и направляется к ним, тут же в испуге бросает.
— Ну-ка за работу оба, и чтобы я этого больше не видел, — кричит Блюмфельд и, вытянув руку, указывает ученикам на их конторки. Они безропотно подчиняются, но что-то Блюмфельд не видит стыдливо опущенных голов, наоборот, они смотрят ему прямо в глаза, словно хотят удержать его, не позволить обрушить на них ни одного удара. Все-таки опыт должен был им подсказать, что Блюмфельд из принципа никогда никого пальцем не тронет. Уж очень они боязливы, потому-то и стремятся защитить не только действительные, но и свои мнимые права.
Мост
Я был холодным и твердым, я был мостом, я лежал над пропастью. По эту сторону в землю вошли пальцы ног, по ту сторону — руки; я вцепился зубами в рассыпчатый суглинок. Фалды моего сюртука болтались у меня по бокам. Внизу шумел ледяной ручей, где водилась форель. Ни один турист не забредал на эту непроходимую кручу, мост еще не был обозначен на картах… Так я лежал и ждал; я поневоле должен был ждать. Не рухнув, ни один мост, коль скоро уж он воздвигнут, не перестает быть мостом.
Это случилось как-то под вечер — был ли то первый, был ли то
