Следователь спросил девушку, не угрожал ли ей когда-нибудь Момоло. «Он никогда не грозился, что ударит меня, хотя несколько раз клялся, что бросит мне что-нибудь в лицо. Он и с детьми очень грубо обращался, а иногда со злости швырялся в них тарелками или еще чем-нибудь». Он обрушивал гнев и на жену: «Однажды, когда его жена разбила абажур, он впал в ярость — схватил ее за шею и сказал, что сейчас убьет ее. Так и поволок в спальню». Что было дальше, Эрминия не знала, но потом, по ее словам, синьора лежала без чувств на постели, а вокруг нее хлопотали дочери, подносившие ей нюхательные соли. Завершая свой нелестный портрет семейства Мортара, Эрминия сказала, что и синьора была ненамного лучше: она вечно находилась в дурном настроении.
Если Эрминия продержалась в доме тридцать три дня, то у ее преемницы, 22-летней Антоньетты Вестри, терпения хватило лишь на двадцать семь дней. Она тоже засвидетельствовала, что дом Мортара был заражен, как чумой, постоянными склоками. Хозяин был «очень вспыльчивый и орал даже на детей». А Марианна «была вечно недовольна моей работой».
Сведения, имевшие более прямое отношение к тому, как жилось Розе в доме Мортара, сообщила ее подруга, 19-летняя служанка Аугуста Карничелли. Аугуста рассказала, что однажды разговаривала с Розой, когда та «уже проработала в доме еврея Мортара больше месяца […] Рассказывая мне про хозяев, она сказала, что больше так не может, потому что они вечно придираются к ней. Они заставляли ее относить провизию обратно на рынок, и хотя она слушалась, потом, когда лавочники отказывались принимать свой товар обратно, хозяева колотили ее кулаками, шлепали и вечно оскорбляли ее». Аугуста советовала Розе уйти от них, но Роза не хотела уходить, пока не подыщет себе другое место, потому что боялась «оказаться на улице». А всего за пять дней до смерти Розы Аугуста случайно встретила ее опять. Молодая женщина, всегда такая бодрая, была вся в слезах, заявила Аугуста, и горько жаловалась на свою жизнь в доме Мортара.
Следователь выслушал и свидетельство другого рода от полицейского, который находился на дежурстве, когда в участок примчался Фламинио Болаффи с известием о падении Розы. Офицер Пиладе Мазини обрисовал Болаффи как весьма подозрительную личность. На вопрос о том, что случилось, Болаффи отвечал, что ничего не знает, а потом, когда полицейский попросил проводить его на место происшествия, не хотел идти. Когда Мазини пришел в тот двор и осмотрел умирающую женщину, его поразила ужасная рана у нее на лбу. Он заметил окровавленный платок и то, что под головой у нее совсем мало крови. «Я сразу же заподозрил, что ее кто-то сбросил вниз».
Узнав, что Роза жила на верхнем этаже, полицейский быстро поднялся по лестнице и забарабанил в дверь изо всех сил, но никто не открывал. Решив, что дома никого нет, он спустился, но соседи внизу сказали ему, что люди в той квартире все-таки есть, и он помчался обратно. На сей раз он принялся колотить в дверь ногой, и наконец ее открыл 12-летний мальчик — довольно растерянный, как сказал Мазини. Полицейский повел мальчика вниз, но поскольку тот, похоже, ничего не знал, Мазини вернулся с ним обратно наверх. Мальчик не стал стучать в дверь, а свистнул, и ему открыла какая-то девушка. Мазини вошел в квартиру и увидел Момоло в кровати. По словам полицейского, инвалид утверждал, что ничего не знает о случившемся. Мазини отправился осмотреть окна, выходившие во двор, но обнаружил, что все они закрыты. «Я бегло посмотрел на пол, но нигде не заметил следов крови».
В тот день следователя продолжал занимать вопрос о крови, поэтому он попросил двух медиков произвести более подробную судебную экспертизу, а именно сосредоточить внимание на ране на Розином лбу. Можно ли было нанести ее лезвием, которое нашли у нее в кармане? И можно ли все-таки установить: могла ли эта рана появиться от падения, или же ее нанесли раньше? 19 апреля медики передали следователю свое заключение.
Относительно бритвы у врачей не было никаких сомнений: «Такую рану нельзя было нанести лезвием бритвы, найденной в кармане у Тоньяцци». Эта глубокая рана была нанесена чем-то другим — не таким острым или легким предметом, как лезвие. По всей видимости, загадочная бритва не имела ни малейшего отношения к смерти молодой женщины.
Еще врачи сумели установить, в каком именно положении находилось тело Розы при приземлении. Учитывая характер переломов на правой ступне и голени, а также на бедре, они утверждали, что во время падения «она находилась в вертикальном положении и если не в идеально прямом положении, то весьма близко к нему» и удар об землю пришелся вначале на ее правую ногу.
Что касается платка, то, если бы рана, которую он прикрывал, была вызвана падением, «он бы разодрался». Платок же остался целым.
Кроме того, следователь спрашивал, означает ли ограниченное количество крови на платке и почти полное отсутствие крови под головой Розы на мостовой двора, что рану она получила в другом месте? Здесь врачи вынуждены были разочаровать его. Количество крови в платке, доложили они, полностью соответствует характеру самой раны.
Отвечая на последний вопрос следователя, медицинские эксперты писали, что если бы рана на лбу появилась у Розы до падения, то у нее, возможно, не хватило бы сил для сопротивления, если потом ее выталкивали из окна.
Детали головоломки начинали складываться для следователя в единое целое. 20 апреля он составил предварительное заключение, где не только сделал акцент на всех свидетельствах, имевших отношение к ране, платку и буйному характеру Момоло, но и придал большое значение показаниям полицейского Мазини. Почему никто из Мортара не отпирал дверь, когда полицейский стучался к ним в первый раз? Почему потом, когда вышел Аристид, он повел офицера вниз? И почему никто из членов семьи не сообщил офицеру ничего полезного? Поведение семьи, написал он, могло объясняться только лихорадочными попытками «устранить все кровавые пятна, которых именно поэтому и не обнаружили в квартире при дальнейших осмотрах».
Поведение Болаффи, по мнению следователя, тоже было подозрительным. Хотя он свидетельствовал, что уже выглядывал из окна и видел упавшую
