Поскольку крещеный ребенок не может впредь жить с родителями-иудеями, остается единственный вопрос: надлежащим ли образом был крещен Эдгардо? «Для того чтобы крещение стало действительным, не требуется более ничего, кроме того, чтобы обряд совершался согласно принятому порядку, в отношении подходящего субъекта, каковым может являться даже новорожденный младенец, а совершить обряд может всякий, лишь бы его намерения согласовывались с церковными намерениями». Более того, «родительское согласие никогда и не требовалось для признания действительным обряда, совершенного над детьми, не достигшими разумного возраста»[211].
Прочие попытки семьи Мортара подвергнуть сомнению законность крещения Эдгардо также отметались как несостоятельные. Представление о том, будто для доказательства совершения действительного крещения необходим еще один свидетель, помимо самого крестителя, не находит никакой опоры в каноническом праве. «Богословы и канонисты единодушно сходятся на том, что даже женщина может быть единственной свидетельницей, если ее слова доказывают, что еврейский ребенок был крещен, особенно если тому грозила неминуемая смерть»[212].
В этом документе наконец раскрывались обстоятельства, при которых известие о крещении впервые дошло до инквизитора. В июле Анна Моризи говорила своякам Мортары, что не рассказывала о том, что сделала, ни одному священнику и ни одной монахине. Она рассказывала, что сама оторопела, когда ее вызвали ко двору инквизитора. По ее словам, единственным человеком, кому она проговорилась, была ее приятельница, пожилая служанка по имени Реджина. Раз инквизитор обо всем узнал, значит, это Реджина ему донесла.
Согласно же Brevi cenni, новость дошла до сведения церкви стараниями другой женщины: «Среди официальных документов есть сделанное по всей форме заявление Марианны Байези, незамужней сорокалетней жительницы Болоньи, которая, побуждаемая к тому совестью, засвидетельствовала услышанное ею от нескольких женщин, имена коих она называет. Некая Реджина, семидесяти лет, посоветовала Анне Моризи, служанке, работавшей в еврейской семье Мортара, крестить мальчика из этой семьи, который был при смерти (и действительно потом умер)». На такой совет Анна «ответила, что не хочет снова это делать, так как в похожем случае [смертельной] опасности уже крестила другого сына супругов Мортара, а он потом не умер и все еще жив, ему теперь около семи лет». Коротко говоря, по-видимому, Анна доверилась Реджине, а та потом разболтала о крещении мальчика приятельницам и соседкам, одной из которых и была Марианна Байези[213].
Получив такое донесение, болонский инквизитор сообщил обо всем Священной канцелярии инквизиции в Рим, а та потребовала провести расследование. Когда Анну Моризи вызвали для свидетельствования, она вначале принесла торжественную клятву, а затем обо всем рассказала, а именно заявила, что, разбрызгивая воду над головой Эдгардо, «ОНА НАМЕРЕВАЛАСЬ КРЕСТИТЬ ЕГО В СООТВЕТСТВИИ С ОБЫЧАЕМ ЦЕРКВИ, дабы вверить душу человеческую Богу, и что она сделала это из страха, что душа его погибнет». Тщательно изучив это свидетельство, церковные власти установили, что оно имеет «все отличительные признаки правды и не оставляет ни малейшего сомнения относительно подлинности и действительности крещения, совершенного женщиной»[214].
Все эти соображения по поводу церковного права, церковных прецедентов и подробностей данного дела заставили Ватикан сделать следующие выводы: «В целом в деле, касающемся Эдгардо, крещеного сына Саломоне Мортары, Святейший престол никоим образом не нарушил родительских прав евреев, являющихся родителями мальчика». Далее перечислялись пять выводов, соответствовавших тем пяти пунктам, на которые опиралась петиция Мортары.
Во-первых, «церковь всегда запрещала крестить еврейских детей в отсутствие родительского согласия». Такая политика защищала естественное право родителей заботиться о детях, а с другой стороны, предотвращала весьма вероятное отступничество таких крещеных детей в дальнейшем, когда они станут взрослыми.
Во-вторых, если, несмотря на такую политику, кто-нибудь все-таки крестил еврейского ребенка без согласия его родителей, то «крещение считается действительным, а в некоторых случаях и законным». Оно действительно, если все делалось в соответствии с формой и если человек, совершавший крещение, руководствовался теми же намерениями, что и церковь, когда совершает обряд крещения. От самих же крестимых детей «не требуется никаких намерений [с их стороны]».
В-третьих, «Господь дал церкви власть и право забирать крещеных детей у неверных родителей, дабы оградить в них святость полученного ими дара и взрастить их для вечной жизни».
В-четвертых, в отдельном случае Эдгардо Мортары Святейший престол совершенно справедливо удерживает мальчика и, поступая так, нисколько не ущемляет родительских прав, «которые должны уступать место и подчиняться правам церкви».
Пятый и последний пункт касался поведения самого Эдгардо: «Наконец, подлинность и действительность совершенного крещения доказывается тем, что Эдгардо Мортара сделался сыном искупления и благодати, сыном церкви, сыном верховного отца вернейшего Пия IX, ибо вот слова самого Эдгардо: „Я КРЕЩЕН, И ТЕПЕРЬ МОЙ ОТЕЦ — ПАПА РИМСКИЙ“»[215].
Ответ Ватикана на обстоятельный документ, подготовленный римскими евреями — со ссылками на церковные авторитеты и с латинским текстом, — завершался доводом, ссылавшимся даже не на закон, а на волю самого Бога, заговорившего устами мальчика: «Эти слова, слетевшие с невинных и освященных губ юного Эдгардо силою высшего света, силою таинства крещения и божественной благодати, отнюдь не пусты и не бесплодны… Этот маленький мальчик преисполнился истинной веры, пролившейся на его чело и возгоревшейся по милосердию Иисуса Христа, кое проникло в его сердце. Теперь он полностью сознает то духовное благо, что снизошло на него благодаря крещению и обновлению». Перешагнув порог семилетия (через два месяца после отъезда из родительского дома), Эдгардо считался теперь вполне разумным, отвечающим за свои желания человеком, так как каноническое право уже давно установило, что дитя обретает эти качества по достижении семи лет. И, вступив в сознательный возраст, он вполне способен «подтвердить, что божественная благодать уже подействовала на него через таинство обновления. Он объявляет, что желает быть и оставаться христианином».
Церковные власти приходили к очевидному заключению. «Вернуть сего сына благодати во власть родителей-нехристей и тем самым вновь обречь его упрямому неверию и погибели значило бы поступить вопреки всем понятиям о законности и человеческой справедливости, вопреки всем естественным правам и праву божественному. Поистине, таковые неправедные и жестокие чувства могут обретаться только в сердцах людей, лишенных веры и милосердия!»[216]
В документе, поданном от имени Мортары, говорилось о
