— Мы разговаривали с глазу на глаз, поэтому доказательств у меня нет.
— А что сказал инквизитор о том, что вы совершили? Он хвалил вас или ругал?
— Он сказал, что если я правильно поняла, что мальчику совсем плохо, то я поступила очень хорошо, покрестив его. Потому что тогда если бы он умер, то попал бы в рай.
— Вы получили какую-нибудь плату, какой-нибудь подарок за свои показания?
— Нет, синьор.
Закончив свидетельствовать, Анна поставила на документе крест вместо подписи. Хотя она сама уже забыла об этом, она ставила крест и под теми показаниями, которые давала в болонском монастыре Сан-Доменико двумя годами ранее. Как и на том допросе, перед уходом Анна получила предупреждение. Власти оставляли за собой право возбудить против нее процесс, если сочтут, что для этого имеются основания. Если она солгала, ее ждут неприятности. Между тем судья Карбони приготовился возвращаться в Болонью, где на следующий день собирался вызвать к себе ключевого свидетеля. Ему не терпелось опросить человека, который, по словам Анны Моризи, нес ответственность за обращение Эдгардо в христианство[304].
11 февраля Чезаре Лепори сидел перед Карбони в комнате для допросов болонского полицейского управления. Он сказал, что знает Момоло Мортару, который изредка покупал в его лавке продукты, но что никогда не видел Марианну Мортару. Он был знаком с их детьми, потому что иногда они сопровождали служанку, обычно ходившую за покупками. А еще, добавил он, в 1858 году до него доходили слухи, что в дом к Мортара явилась полиция, чтобы забрать одного из детей, потому что его кто-то крестил.
Лепори знал, что инквизитор сидит в тюрьме и что Анна Моризи винит во всем его, Лепори. На вопрос о том, что ему известно о крещении мальчика, бакалейщик ответил без колебаний:
«Мне ничего об этом неизвестно. Правда, вскоре после того, как мальчика забрали из семьи, ко мне в магазин пришел синьор Момоло Мортара еще с каким-то человеком, которого я не знаю. Он спросил меня, правда ли несколько лет назад я посоветовал одной из его служанок, по имени Анна, крестить его сына. Но мне пришлось сказать ему то же самое, что я сейчас говорю вам, то есть чистую правду: такого никогда не было». Когда Момоло сказал бакалейщику, что Анна валит всю вину на него, Лепори, по его словам, «удивился и разозлился. Я ответил, что, если бы я правда советовал ей крестить мальчика, то она потом рассказала бы мне о том, как совершила таинство, — ведь она еще несколько лет продолжала приходить ко мне в лавку. Но я услышал о том, что мальчик стал христианином, только после того, как его забрали у родителей».
— Вы помните Анну — служанку, о которой вам говорил Мортара?
— Уже не помню, но если бы я снова ее увидел, то, наверное, узнал бы ее в лицо.
— Вы точно не припоминаете, чтобы женщина по имени Аннина приходила когда-то в прошлом в вашу лавку, называя себя служанкой из дома Мортара?
— Нет. Я только помню, что от семьи Мортара ко мне приходили за покупками разные женщины.
Не припоминает ли он, что в 1858 году в доме Мортара заболел один из детей? «Нет», — ответил бакалейщик.
— И не помните, что у них был грудной ребенок по имени Эдгардо?
— Не помню.
Но, настаивал следователь, показания Анны Моризи были вполне однозначными. В тот год однажды утром она пришла к нему в лавку купить масла и рассказала ему о болезни Эдгардо, а он предложил ей крестить мальчика и подробно объяснил, как это делается.
— Значит, это неправда?
— Все это неправда, я вообще ничего не знаю о том, в чем обвиняет меня эта женщина.
— Говорите правду, потому что Моризи после того, как рассказала все это множеству людей, которые поверили ее словам, уже повторила то же самое здесь, в суде. Как вы тогда объясните, почему ей захотелось обвинить вас — и в суде, и вне суда — в том, что она просто выдумала?
— Наверное, когда она крестила мальчика, ей захотелось как-то оправдаться, и она решила свалить всю вину на меня — будто это я ей посоветовал так поступить. Но повторяю вам, и я готов сказать ей в лицо то же самое: она солгала — и в суде, и вне суда.
У Карбони остались некоторые сомнения в правдивости бакалейщика. Перед уходом Лепори, как и Моризи, получил предупреждение, что судья оставляет за собой право возбудить против него дело, если сочтет, что для этого имеются основания[305].
Кроме самого инквизитора, Анна Моризи называла только двух людей, которые могли бы оказаться ценными свидетелями, способными подтвердить ее рассказ. Одним был Чезаре Лепори, но он только что назвал ее лгуньей. Вторым человеком была Реджина — женщина, работавшая у соседей Мортара, Панкальди. По словам Моризи, она одной только Реджине проговорилась про крещение Эдгардо до того, как ей пришел вызов к инквизитору. Карбони решил поскорее разыскать эту женщину.
Найти ее оказалось нелегко. Реджина Буссолари больше не жила у семьи Панкальди. Оказалось, что 60-летняя бездетная вдова живет в доме своего племянника в центре города, в десяти минутах ходьбы оттуда, где раньше жили Мортара. 18 февраля она явилась давать показания.
Да, сказала она, она знает семью Мортара. Они познакомились летом 1857 года, потому что тогда она целых три месяца работала у синьоры Розины Панкальди, которая жила по соседству от Мортара.
— Вам известно [спросил Карбони], что через некоторое время после того периода, о котором вы упомянули, в доме Мортара произошла большая беда — из-за одного из их детей?
— Через некоторое время после того, как я ушла от Панкальди, по Болонье прошли слухи, что один из детей Мортара, не знаю его имени, хотя помню, что говорили о мальчике, так вот, священная инквизиция приказала отобрать его у семьи, потому что он оказался крещеным. Я никогда не слышала никаких подробностей дела и даже сейчас ничего толком не знаю.
— Но разве вы не знали о его крещении еще до того, как его
