— Я услышала о том, что отец Фелетти может дать приданое, дня через три или четыре после того, как меня вызвали на допрос, и тогда я пошла к нему спросить об этом.
— Сколько раз вы ходили в Сан-Доменико и разговаривали с отцом Фелетти?
— Три раза. Первый раз — поговорить о приданом, второй — услышать его ответ в исповедальне, а третий раз — ответить на расспросы о крещении Эдгардо.
— Ага! Вот видите — даже по тому, в каком порядке вы перечисляете свои визиты в Сан-Доменико, становится ясно, что вначале вы ходили в исповедальню и только потом — на допрос.
Кроме того, добавил следователь, Елена Пиньятти засвидетельствовала, что, когда ей стало любопытно, зачем Анну четыре или пять раз вызывают в Сан-Доменико, она спросила ее, что все это значит.
— Вы ответили, что отец Фелетти обещал вам приданое, а после последнего визита к нему сказали ей, что с вас взяли торжественную клятву — никогда больше не жить у евреев и не говорить об этом ни с Еленой, ни с кем-либо еще под страхом отлучения от церкви.
— Нет, вначале я ходила на допрос и только потом — говорить про приданое. А в Сан-Доменико меня только один раз вызывал тот человек, а вовсе не четыре-пять раз.
— А как получилось, что, вернувшись в Персичето, вы рассказали сестрам о том, что крестили Эдгардо?
— Мы просто случайно заговорили про евреев, ну вот я им и рассказала о том, что сделала с Эдгардо.
Этот разговор произошел, добавила Анна, незадолго до того, как она услышала новость о похищении Эдгардо.
— Значит, вы дали священной инквизиции торжественный обет молчать, а потом рассказали обо всем сестрам? Что же вы так легко нарушаете клятвы?
— Я рассказала сестрам, но была уверена, что они никому больше не проболтаются.
У следователя остался теперь только один вопрос. Ранее Анна свидетельствовала, что прерывала работу у семьи Мортара только один раз, когда по собственной инициативе нанималась в услужение к другой семье.
— А разве больше не было перерывов? — уточнил Карбони.
— Был еще и другой раз, когда я перешла от них, месяца на четыре, в дом к повитухе. Потому что в ту пору в доме Мортара жил один постоялец, вот я и попала в беду.
Здесь запись последнего свидетельства Анны заканчивается пометкой: «Она заплакала»[315].
Глава 21
Защита инквизитора
Полицейский рейд на Сан-Доменико и арест бывшего инквизитора встревожили архиепископа Болонского и других церковных иерархов. Для них это послужило очередным сигналом, ясно говорившим о намерениях новых правителей нарушать церковный закон, судить действия церкви по мирским законам безбожного правительства и унижать духовенство. За те месяцы, что у власти в Болонье находилось новое правительство, оно уже несколько раз вступало в столкновения с духовенством, но до сих пор ни с одним священником ранга отца Фелетти не поступали так жестоко.
Вскоре после ареста инквизитора кардинал Вьяле-Прела направил губернатору Луиджи Карло Фарини протест (который вручил ему лично помощник архиепископа), требуя немедленно освободить монаха. Фарини согласился поговорить с эмиссаром и, согласно донесению последнего, высказал предположение, что отца Фелетти, возможно, выпустят, если он сможет доказать, что действовал, исключительно подчиняясь приказу вышестоящих чинов. Архиепископ сам толком не понимал, что именно должен был говорить инквизитор, учитывая чудовищную неопределенность и хаос новой политической ситуации, — в сущности, допустимо ли было вообще что-либо говорить. Он знал, что отец Фелетти отказывается отвечать на любые вопросы, связанные с деятельностью Священной канцелярии. Желая получить какие-нибудь указания, архиепископ написал кардиналу Джачинто де Феррари — доминиканцу, служившему комиссаром Священной канцелярии инквизиции в Риме.
Кардинал де Феррари был хорошо осведомлен о деле Мортары, потому что именно ему отец Фелетти изложил в письме от 26 октября 1857 года первые слухи о том, что в Болонье крестили еврейского мальчика. Фелетти запросил тогда разрешение приступить к расследованию, и 9 ноября де Феррари написал ему ответ из центральной канцелярии инквизиции в Ватикане, прислав болонскому инквизитору роковые указания: принимать меры. Ни болонский суд, ни следователь Карбони ничего об этом не знали[316].
Теперь же, спустя два с небольшим года, отец Фелетти томился в тюрьме. 11 февраля комиссар Священной канцелярии откликнулся на письмо кардинала Вьяле-Прела:
Я получил вопрос о том, может ли узник отвечать, что выполнял Высочайшее Повеление из Рима, и т. д. Незамедлительный ответ таков: безусловно, дать такой ответ можно, однако к нему следует добавить слова святого Петра: Obedire oportet Deo magis quam hominibus [Богу следует повиноваться более, нежели людям]. Теперь же, опасаясь, что то письмо [которое разрешало отцу Фелетти забрать Эдгардо из семьи] утеряно, мы сочли наиболее благоразумным оставить этот вопрос на усмотрение Вашего Преподобнейшего Преосвященства.
Через десять дней архиепископ снова написал комиссару, сообщая ему о новом тревожном обороте дела. Похоже, вытащить монаха из тюрьмы будет не так просто, как они поначалу думали:
Я посылал своего второго заместителя к синьору Фарини, чтобы поговорить о судьбе отца Фелетти, и он ответил, что для его освобождения будет достаточно, если он сам признает, как я уже говорил, что просто выполнял высочайшее повеление. Однако теперь, по-видимому, выполнения одного этого условия властям кажется мало. Мы уже написали синьору Фарини, чтобы напомнить ему о звучавших ранее заверениях и подвести все дело к завершению, и теперь я ожидаю ответа. Я постараюсь сделать для узника все, что от меня зависит[317].
После второго допроса Анны Моризи следователь Карбони был почти готов составить исковый документ для обвинения. Но перед этим он решил, что в последний раз попробует разговорить инквизитора. 6 марта Карбони вошел в тюрьму Торроне, и его проводили в камеру к отцу Фелетти.
Монах, похоже, обрадовался появлению собеседника, но вначале заговорил сварливым тоном, потому что давно уже обдумывал кое-что. Если новые власти так озабочены незаконными действиями, совершенными в связи с данным делом, то почему, интересно, они не арестовали «еврея Момоло Мортару, который нарушил обнародованный церковью закон, запрещавший евреям нанимать христианскую прислугу? Ведь этот закон был издан
