Правда, сегодня он почему-то не захотел воспользоваться этим умением, хотя это было бы логично. А не добравшись до меня всего пары шагов, вдруг с удивительным проворством прыгнул, одновременно выстрелив наружу целым десятком прятавшихся до поры до времени в подушечках пальцев острейших когтей. Почерневшие губы умруна при этом приоткрылись, обнажая острые клыки. В глазах вспыхнуло мрачное пламя. А из горла вновь вырвался глухой рык — по-видимому, человеческая речь была ему недоступна. И этим он сильно уступал своему старшему родичу — моргулу.
Увернувшись от когтей, я отмахнулся секирой и удовлетворенно хмыкнул, когда под ноги умруну упала отрубленная по локоть лапа.
Правда, кровь из раны практически не сочилась, да и нежить она совершенно не смутила. Собственно, умрун даже не замедлился, потеряв конечность, а когти второй руки замелькали перед моим лицом с такой сумасшедшей скоростью, что я только диву дался. Более того, все-таки словил приличную оплеуху и был вынужден отступить, в последний момент пнув настырную тварь в пах и отбросив ее на пару шагов.
Недовольно рыкнув, Войдо остановился, буравя меня тяжелым взглядом.
Его приятели все ещё невнятно гыкали неподалеку, однако, насколько я мог заметить, снова начали двигать руками. С места пока не сошли — видимо, повредила их кукла неплохо, однако уже раскачивались, словно маятники, поворачивали вслед за нами головы и ожесточенно щелкали зубами, словно заранее разрабатывали смерзшиеся за время спячки челюсти.
Вот же гадость.
Тем временем Войдо наклонился и, подобрав отрубленную руку, приставил ее к плечу. Я только сплюнул, увидев, как из обрубков навстречу друг другу выстрелило несколько десятков багрово-красных тяжей, притянув к себе поврежденную конечность. А потом и выругался, наконец-то поняв, каким образом разрубленная надвое тварь сумела собрать себя воедино и спокойно уйти с крыши на своих ногах.
На полное восстановление умруну понадобились жалкие доли мгновения. После чего жгуты с чавканьем всосались обратно в тело, а Войдо поднял обе руки, сжал и разжал кулаки, словно проверяя их работоспособность. А затем растянул губы в мерзкой усмешке и снова двинулся в мою сторону.
Какое-то время мне пришлось туго, потому что, хоть по силе мы и были равны, в скорости я умруну все-таки уступал. При этом он был практически безоружным, но каким-то чудом успевал отшатнуться буквально за миг до того, как рядом с ним пролетала моя секира. И он больше ни разу не подставился, как тогда, на крыше. А еще — старательно берег не только голову, но и ноги, отскакивая всякий раз с таким проворством, что я досадливо рычал и начинал новый замах.
Да, иногда мне везло, и время от времени на пол падали то отрубленные когти, то пальцы, то клочья кожи с обрывками одежды… Но во всем этом не было особого смысла — проклятая тварь восстанавливалась быстрее, чем я успевал по ней ударить. И вскоре наш поединок превратился в некое подобие фарса, в котором умрун лишь нагло скалился и терпеливо ждал, когда у меня закончатся силы.
Еще через какое-то время оставшаяся не у дел парочка наконец-то восстановилась и с хриплым рыком поковыляла на помощь вожаку. Ноги они переставляли ещё хуже, чем поначалу, однако рассыпаться на части не собирались. И даже с учетом того, что их способности к восстановлению существенно уступали Войдо, с тремя умрунами мне по определению было не справиться.
Но, похоже, Фол в эту ночь решил проявить неслыханную щедрость, потому что новички до нас так и не добрались. Всецело занятый Войдо, я мог лишь краем глаза видеть, как в последний момент одна из тварей неестественно выгнулась, замерла и вдруг неистово замолотила руками по воздуху, оглашая темную сторону хрипловатым криком. Затем она пошатнулась особенно сильно и медленно, до последнего сопротивляясь, завалилась навзничь, продолжая беспорядочно дергать конечностями. Мгновением позже на ее грудь запрыгнула уже знақомая мне кукла и с чавканьем вцепилась зубами в глотку, безжалостно разрывая мышцы, связки, кости и все, до чего могла дотянуться.
С умруном при этом случился такой припадок, что под одеждой начали с громким хрустом лопаться обледеневшие позвонки. От раздавшегося звука у меня что-то екнуло внутри, а Войдо недоверчиво обернулся. Третий умрун тоже остановился и принялся растерянно топтаться на месте, как потерявший хозяина зомби. А я, улучив момент, оттолкнулся от стены и, избежав очередного удара когтистой лапы, со всего маху шарахнул секирой по Войдо, очень надеясь, что на этот раз отшатнуться он не успеет.
Короткая заминка обошлась умруну очень дорого. Конечно, я торопился, да и подустать успел, если честно, поэтому нанесенный в спешке получился не таким эффектным, каким мог бы быть. Однако половину башки я твари все-таки снес. А вместе с ней умудрился распилить его тело практически пополам. От макушки до самого паха. После чего отскочил обратно и с удовлетворением проследил за тем, как тварь медленно валится на пол.
О том, сколько времени ей понадобится на восстановление такой раны, я уже не думал. Не теряя времени, я отсек бьющейся в конвульсии нежити сперва верхние, потом нижние конечности, а затем и уродливую башку. Сперва хотел пнуть ее посильнее, чтобы жгуты или что там у нее было не дотянулись до тела, но вовремя вспомнил, что высшую нежить следует сжигать. Причем как можно скорее. После чего всерьез озаботился возникшей проблемой, но, так и не придумав где взять огонь, решил использовать доступные средства.
Сгусток черного огня, послушно возникший на ладони, выглядел достаточно внушительно, чтобы я рискнул его использовать. Подвижный, то и дело выстреливающий вверх языками холодного пламени, он буквально просился на свободу. И я позволил ему безнаказанно стечь по перчатке, чтобы упасть на оскверненное умруном тело. На всякий случай приготовился ударить, но дополнительного вмешательства не понадобилось: холодный огонь с такой готовностью вгрызся в ещё шевелящиеся останки, словно ждал этого всю жизнь. А потом принялся торопливо пожирать мертвое тело, в считанные мгновения прогрыз кожаную броню, расплавил плоть, обуглил, а затем и растворил кости. И не успел я толком удивиться, как на полу вместо довольно-таки массивного мага осталась лишь кучка дымящегося праха, от которого не надо было
