– Это вы – дурак!.. Хотите меня купить!.. Дайте спичку и отвернитесь на минутку. Впрочем, можете смотреть…
Она покопалась в платье и извлекла многократно сложенную кредитку достоинством в десять червонцев – по тому времени бумажка была серьезной: нечто вроде нынешней сторублевки.
Вспыхнула спичка. Раиса Павловна с интересом наблюдала, как кредитка обращалась в пепел, потом улыбнулась как-то растерянно, смущенно:
– Вот… Последняя была. Больше ни копейки нет.
– Глупо… За эти деньги квалифицированный рабочий должен больше месяца горб гнуть.
– Пусть гнет, коли нужда пришла…
Я возмутился и… допустил непростительную для следователя глупость.
– Ясно! – заметил я. – Чего ж еще ждать от классово чуждого элемента!
Раиса Павловна вспыхнула и закричала так, что в комнату вбежали и тюремный надзиратель и сам начальник.
– Это я, дочь рабочего, внучка рабочего, – классово чуждый элемент?! – кричала Раиса Павловна. – Как у вас, бессовестный вы человек, язык поворачивается говорить такое?! А знаете ли вы, сколько порогов на биржах труда я оббила, прежде чем стать шлюхой?.. Это ваши Лосевичи меня сюда привели…
Досадуя на неловко вырвавшуюся у меня фразу, я стал собирать свое хозяйство. Больше делать было нечего. Допрос не состоялся. Раиса Павловна сказала надзирателю:
– Отведи меня в камеру…
Сказала надменно, подняв свою красивую голову с пышной прической, вполоборота глянув на домзаковского стража.
На меня даже не посмотрела.
Королева.
«Мария Стюарт»…
После я узнал, что по делу Лосевича ее осудили на короткий срок.
Прошло пять лет. В тридцатых годах меня перевели на новое место службы – во Владивосток. В этом чудесном, но своенравном окраинном городе страны все не походило на серые краски Сибири. Небо то грозно-суровое, то ясное, голубое, как небо Сорренто, узкие улочки с гремящими водопадами дождей-ливней, необъятный базар с трепангами и мидиями… Я с удовольствием ходил по этому чуть взбалмошному городу. Он напоминал мне Италию, в которой удалось побывать в юности, в учебном плавании.
Владивосток тогда жил на положении порто-франко и изобиловал массой заграничных кораблей и иностранных моряков.
Столовался я в знаменитом ресторане «Золотой рог». Там брали не дешево, но кормили вполне добросовестно: вкусно, обильно.
Метрдотель ресторана, приземистый грек с глазами-маслинами и густыми запорожскими усами, встречал посетителей, носивших золотые шевроны, на верхней лестничной площадке. Люди этой породы удивительным, каким-то «верхним» чутьем безошибочно угадывают «начальство», даже если оное появилось в партикулярном платье.
Как обычно, грек-запорожец в тот день лично проводил меня к одинокому столику «на две персоны», примкнутому к стенке.
На столике стояла табличка «Служебный», одно место было занято хорошо одетой женщиной, с аппетитом уплетавшей прославленный золоторогский салат-оливье. Она не обратила на меня никакого внимания, но когда отошел принявший заказ официант, прищурилась:
– Сейчас освободится место напротив. Вы бы перешли туда…
Я вгляделся в лицо женщины, и в памяти встали окрашенные грязно-зеленой краской стены красноярского дома заключения. «Мария Стюарт»! Несомненно – она. Постарела, но стала как-то собраннее, строже в движениях…
– Если вам неприятно мое присутствие, Раиса Павловна… Что ж, хорошо. Сейчас перебазируюсь.
– Вы даже имя мое помните? Я ведь не к тому, что мне неприятно. Дело прошлое, все быльем поросло… Просто я вас видела уже здесь в форме, а знакомый один сказал, что вы… при прежнем деле.
– Почти. Ну и что же?
– Меня здесь многие знают. Будут про вас говорить.
– Бросьте! Наверное, по-прежнему боитесь Николая Судакова…
– Судакова в двадцать девятом расстреляли… А вы все же пересядьте.
– Так вы серьезно обо мне заботитесь? Оставим это. Как дела ваши, Раиса Павловна? Каким ветром вас сюда занесло?
– Ветром!.. Подруга одна уговорила. Мы вместе приехали. Она буфетчицей на пароход устроилась и осталась за границей. Невозвращенка…
– А вы что ж… по-прежнему не работаете, ищете вольной жизни?
– Да, не работаю. Пока в заключении была – работала. Ударницей была. Освободили меня досрочно. Могу показать справку – я ее все с собой таскаю. А здесь я уже давно… Как вы думаете, почему я тогда вам не рассказала о Кольке Судакове?
– Чужая душа – потемки, Раиса Павловна.
– Не такие уж потемки моя душа… Судаков в те дни жил в Красноярске и поддерживал меня с воли… А если б его схватили – дружки бы мне горло – бритвочкой… Умирать кому охота? А вы: «чуждый элемент!»… Никакой я не чуждый, а просто люблю веселую жизнь. Недавно здесь оперу показывали. «Травиата» называется. Там одна такая женщина… Ну, словом, тоже любительница. А человек-то она вроде очень даже хороший…
– Слушайте, Раиса Павловна… А если бы я помог вам устроиться на работу? Почему вы не хотите жить, как все? Неужели самой не противно?..
– Нет. Работать я не хочу. Отвыкла… Только вы не думайте, что я уж такая… совсем гулящая… Чтобы сегодня – один, завтра – другой, послезавтра – третий, четвертый… Нет, я подолгу живу… – И вдруг встрепенулась: – Вот вы человек образованный, заслуженный. Мне говорили про вас… Положение имеете. Женатый…
– Да. Женатый.
– А скажите так, просто, душевно… Вас на загул никогда не тянет?
– Как – на загул?
– А так, чтобы пробки в потолок летели! Чтобы целоваться до крови, чтобы плясать до щелей в половицах, удалые песни петь, стекла – вдрызг и все – трын-трава! Вот так!
– Так, Раиса Павловна, только у купцов было да у вашего приятеля… Лосевича.
– Было и у Лосевича, и у купцов. Было и у нашего брата… Ну, прощайте. Вон вам уже кушанье несут.
– Да посидите, Раиса Павловна, поболтаем еще.
– Нет уж… Вон и так на нас смотрят… А вам это совсем ни к чему… при вашем «положении». До свиданья.
Она ушла, не оставив денег на столике. Я достал бумажник и спросил официанта:
– Сколько следует за эту женщину? Я расплачусь.
Официант, наливая мне в бокал вино, ответил с ухмылкой:
– Не трудитесь, товарищ начальник. Они нам помесячно платят-с. Раиса Павловна, если изволите знать наши дела-порядки, в «тигрином» состоянии находятся…
«Тигрица»!.. Вот оно что! Так в те времена называли в городе порто-франко женщин ночного образа жизни, но не разменявшихся на кратковременную «дружбу» с подгулявшей матросней. «Тигрицы» в отличие от простушек, заполучавших «клиента» на ночь, были хищницами большого и затяжного прыжка…
Прошел год. Наступила вторая весна моей владивостокской жизни. Приморская весна стремительна и ласкова: тепло, даже жарко, словно в сибирском июне. По склонам улиц несутся к морю веселые потоки, по которым так и хочется побродить босиком… Но проходит две-три недели, исчезают уличные потоки вместе с шалыми ветрами зюйдовой четверти, и наступает владивостокское лето, странным образом похожее на лето ленинградское, архангельское, мурманское… Сырое, холодное, с частыми промозглыми туманами, с жестоким нордом-моряной…
В июльские дни владивостокцы частенько сидят у керосиновых печек (электрических тогда еще не придумали), ходят в демисезонных пальто, в макинтошах, дождевиках и терпеливо ждут возможности выбраться в дачные места.
А там – чудеса! Отъехал на поезде двадцать – двадцать пять километров – и сразу попал в лето! Солнечное, жаркое, по всей форме – крымское или кавказское.
Там и коротают жители приморской столицы нерабочее время. На «Девятнадцатой
