Это была Леди и ее муж, мистер Мун. На самом деле, он никогда не видел их на улице при свете дня — казалось, что они могли лишь прятаться в тени при бледном свете Луны, в бликах танцующего красноватого пламени, которое искрилось на фитилях их ламп.
Но вот он видел их живьем. Позади них стояла та самая молодая женщина в странном ярко-красном головном уборе, и она вышла навстречу Орхидее и Кертису, как только они приблизились — причем Орхидея все так же продолжала тащить Кертиса, а тот упирался и рыдал навзрыд.
— А вот и мистер Кертис, — услышал он голос Леди. Это был мягкий и вкрадчивый голос, который почему-то навевал мысли о прохладной воде. Кертис был потрясен: еще никогда и никто не называл его мистером, и он не был уверен, что ему понравилось это обращение из уст женщины, знающей вуду.
Другой мистер поднялся со стула и отвесил Орхидее и Кертису небольшой поклон.
— Рад встрече, — дружелюбно произнес он, но Кертис подумал, что его голос звучит, как треск сухих костей в доме с приведениями.
— Я привела своего мальчика, — сказала Орхидея, как будто им требовалось напоминание, и подтолкнула Кертиса вперед, словно отдавала его в качестве подношения.
Когда Кертис восстановил равновесие, он замер, как соляной столб, напротив этих двоих. В свете ламп, напоминавших блуждающие огоньки малиновых глаз призраков на кладбище №1 в Сент-Луисе, Леди и Мистер Мун казались лишь фантомами, хотя и слишком реальными.
Говорили, что Леди родилась аж в 1858-м, что означало, что ей было уже шестьдесят пять лет. В этом скудном свете под широкополой фиолетовой шляпой ее лицо представляло собой загадку, сотканную из сгустка теней. Кертис никогда раньше не видел эту женщину вблизи, поэтому понятия не имел, как она выглядит. Однако он слышал о ней очень многое: о том, что она была рабыней и сбежала с плантации вместе со своей матерью на болото аккурат перед Гражданской Войной, росла в колонии прокаженных, беглых каторжников и рабов прямо на болотах под новым Орлеаном, и там-то боги и богини вуду нашли ее и сделали одной из своих жриц. Он слышал о ней больше, чем хотел бы: о змее — водяном щитоморднике — которую она держала в своем доме в Сент-Луисе и которого называла «Сестра» за все секреты, что змея рассказывала ей. О сундуке, который она хранила — бытовали легенды, будто он был наполнен усохшими головами молодых людей, как раз его возраста, которые имели неосторожность забрести за изгородь из гигантской сальвинии[26]. Поговаривали, что эти растения, похожие на зонты, были рупорами самого дьявола, а во дворе Леди они цвели буйно, как тропические фурии. Кертис слышал о сияющих фиолетовых шарах, которые постоянно кружили вокруг ее дома, исполняя роль призрачных сторожей, а иногда ночью — как говаривали — можно было видеть, как эти шары ползали по крыше ее дома словно пауки.
Были и другие пугающие слухи, которые Кертису доводилось слышать, и он зачем-то прокручивал их в голове, глядя на существо, которое выглядело как обычная худая женщина в фиолетовой шляпе, облегающем платье и фиолетовых перчатках на тонких пальцах, напоминавших смертоносные клинки. Ее кожа была иссиня-черной, как уголь из самых черных земель Африки, нетронутых ногами белых исследователей.
И таким же пугающим, как Леди, был и мистер Мун. Он производил устрашающее впечатление, до дрожи в позвоночнике, несмотря на то, что вел себя исключительно вежливо, как джентльмен. И не его виной было то, что он родился с болезнью, сделавшей одну половину его лица бледно-желтой, тогда как вторая оставалась эбеново-черной. Две половины сходились на лбу, образуя там россыпь пятен, а его изящный нос и подбородок с седеющей бородой создавали элегантный мост между светлой и темной сторонами. Смотреть на это было нелегко. Он тоже был высоким и худощавым, и выглядел убийственно, как бокал мышьяка, будучи одетым в облегающий черный костюм с тонким черным галстуком, украшенным красными квадратами, в черную шляпу и черные перчатки. На каждом его запястье поблескивало по циферблату наручных часов. На шее, на цепочке, висело позолоченное распятие размером с самую большую свиную ногу, когда-либо приготовленную в кастрюле Треме.
— Подойди ближе, молодой человек, — сказала Леди.
Кертис не двигался, пока Орхидея не подтолкнула его вперед, и даже тогда его ботинки буквально пропахали священную землю.
— Мне сказали, — произнесла Леди из-под своей шляпы, — ты утверждаешь, что в твоей «колокольне» звучат голоса. Похожие на звук твоих собственных колоколов, но они не твои, если можно так выразиться, — ее голова слегка приподнялась и склонилась набок. — Это правда?
— Скажи ей, — подтолкнула его Орхидея, прежде чем Кертис успел даже подумать над ответом. — Давай же! Сейчас не то время, когда надо изображать, что у тебя рот зашит! — когда Кертис снова замялся, Орхидея обратилась к жрице вуду. — Он не представляет, насколько это убивает меня, мэм! Моя спина… что-то не так… я все время чувствую слабость… не могу стоять прямо… как будто это все давит на меня всем своим…
— Миссис Мэйхью, — мягко прервала ее Леди. — Почему бы вам не пойти туда, где миссис ДеЛеон готовит целый горшок гамбо? Видите ее вон там, у огня? — она дождалась, пока Орхидея кивнет. — Идите и скажите миссис ДеЛеон, что я назвала вам слово «Биддистик». Она засмеется и нальет вам целую миску бесплатно, — затем она посмотрела на молодую женщину в ярко-красном головном уборе и на мистера Муна. — Вам обоим лучше пойти с ней. Оставьте нас с мистером Кертисом наедине. Ступайте, — она махнула своей рукой в печатке в сторону Орхидеи, как будто смахивала крошки со стола.
Молодая женщина двинулась вперед скользяще-мягкой походкой и взяла Орхидею под руку, пока мистер Мун забирал свою эбеново-черную трость, стоявшую рядом со стулом.
— Скажи ей правду, Кертис, — попросила напоследок Орхидея. Затем она подняла свои печальные глаза на Леди, и уголки ее губ опустились. — Вы ведь знаете, что мой муж оставил меня, — запричитала она. — Это произошло шесть лет назад. Несчастный случай в доках, насколько я знаю.
— Мне все известно, — был ответ. — Я
