– Я могу освободить их, – прошептала Амма.
– Нашла лазейку? – рассмеялась уходящая Адна, оборачиваясь. – Да, я оставила ее. Ты можешь освободить их, обратившись в кусок безвольного дерьма. Надеюсь, после этого они сами убьют тебя. Если выживут. Выбирай.
Тишина сковала берег лесного озера. Обещанная Адной напасть словно медлила. Ни одна стрела не фыркнула сквозь ползущий над холодной водой туман, когда ведьма скрылась за кустами, и шорох, который раздавался в зарослях, словно намекал – пробуйте, ломайте собственные кости, испытывайте судьбу, выворачивайтесь на изнанку, барахтайтесь в собственной блевотине, пока сущее не раздавит вас, как давит сапог дождевой гриб. Захрипел от бессилия Руор, всхлипнула Кенди, зарычала, срываясь на визг Шаннет, закряхтел Дум. Рит сумела опереться на локти, а Ло Фенг с трудом положил руку на рукоять меча, не в силах вытащить его из ножен, и лишь Амма застыла изваянием там, где ее оставила ведьма. Но когда разбойники наконец посыпались из ельника как горох из прохудившегося туеска, Амма что выкрикнула сквозь стиснутые зубы, и путы спали. Спутники эйконца тут же вскочили на ноги, но врага на узком мосту встретили Рит и Ло Фенг. Всю накопившуюся ярость Рит вылила в этот бой, всю боль, все умение, всю обиду. Но когда поток врагов разбился о вставших на их пути двоих воинов, когда вода в озере и камень окрасились кровью, и ни одного противника не осталась в живых, Рит бросилась к Амме. Та лежала в исторгнувшейся из ее тела рвоте, крови, дерьме и едва могла говорить:
– Даже если вы хотите покончить со мной, омой сначала мое тело, – попросила она, делая неровный вдох после каждого слова.
– Рит все сделает, – подошел к Амме Ло Фенг. – Мы повезем тебя с нами дальше чистой. Воин покоя не оставит тебя, мать-основательница. Скажи, сколько времени Эф должен простоять на менгире?
– Рит подскажет, – прошептала Амма. – Она почувствует. Я не могу понять источника ее силы, но она особенная. Поверь мне. Сделайте еще одно. Похороните Сли. Выройте могилу прямо здесь. Недалеко от моста. На острове. И положите на могилу какой-нибудь камень с письменами. Здесь их полно. Чтобы они ни значили. Что-то нашептывает мне, что это необходимо.
Глава двадцать вторая. Макт
«Боль высыхает как морская вода.
Как биться хрупкому сердцу?»
Надпись на безымянном погребении
Сначала Гледе было не до отца. Она суетилась над Мактом, стараясь не залить слезами обезображенную руку брата, тем более, что Макт именно культей почему-то пытался прикрыть лицо, чтобы уже его слезы, покатившиеся из глаз после известия о смерти матери, никто не принял за слабость. Затем отгоняла Скура, пока не поняла, что умение йеранского колдуна кстати, и уже вместе с ним смазывала воспаленный обрубок лечебными снадобьями, послушно повторяла какие-то заклинания и обрабатывала внушительную ссадину на затылке Макта, которая и послужила причиной его пленения. Потом приводила в чувство Брета, обратившегося в набитую соломой куклу над телом Друкета. Вслед за этим вместе со Скуром осматривала Ходу, который с трудом держался на ногах, но странно не сводил с нее глаз, смазывала еще чьи-то ссадины, пока не наткнулась взглядом на лицо отца. Губы его дрожали, словно не могли выбрать – скривиться в усмешке или в гримасе боли, глаза застыли, уставившись в пустоту, руки не находили места, на висках и лбу блестел пот. Торн тяжело дышал и то и дело ощупывал дрожащей правой рукой левую, словно сейчас, сию минуту готов был переломить ее в локте и отдать сыну.
– Папа! Папа! – повторила она несколько раз, пока он не расслышал ее и и не стер с лица безумную улыбку. – Папа, ну что ты? Все будет хорошо.
– Ты слышала, что он сказал? – спросил Торн.
– Да, – закивала Гледа, – я все слышала.
– Он сказал, «ту самую руку», – прошептал Торн.
– Ну и что? – не поняла Гледа.
– Он сказал – «ту самую руку», – кажется, был готов разодрать себе глотку Торн. – Ты не знаешь. Но тебе и не нужно. «Ту самую руку»!
– Я все знаю, – поймала отца за руки Гледа. – Макт не рассказывал, но я все знаю. И мать знала.
– Лики знала? – обмер Торн.
– Знала, – кивнула Гледа. – Еще и беспокоилась, чтобы ты сгоряча глупостей не наделал. Перестань терзать себя, папа. Главное, что Макт жив. Все хорошо. Понимаешь? Все хорошо!
– Все хорошо, – в отчаянии повторил Торн и как будто выдохнул. – Не знаю, как будет. Сейчас – хорошо. Почти хорошо. Нет, очень хорошо. Может быть, остаться здесь? Чувствую, что везде будет хуже. Здесь – хорошо.
Она оглянулась, словно впервые увидела лежавшие вокруг трупы и части тел, вдохнула запах тлена, дурманящий запах крови, поморщилась от ужаса, который пропитал древние камни.
– Нет, надо уходить.
– Надо уходить, – хрипло закашлялся Хода. – Я же говорю, вот помилование. Отец не соглашался, но Шэк оказался въедлив. Разбирался, обнюхивал там все. На воротах Урсуса не было ни одного йеранского стражника. Все оказались нанятыми Браном. А наши стражники лежали в караулке. Зарезанные. К тому же казна пропала. Шэк даже представление отправил Стахету Вичти на его сына. Скандал будет громким, Триг этого так не оставит. Но нам в любом случае надо идти домой. Или в Хайборг, или в Опакум.
– В Опакум, – пробормотал Торн. – Там дед моих внуков, если что со мной, только он их сможет защитить. А ведь девки Брана должны были убить и Макта, и Гледу. Какой же я слепец. Сам их привел сюда. Убийц.
– Они убили Друкета, – всхлипнул Брет.
– Ты и в самом деле думаешь, что это твой отец? – спроил Торн. – Не больно-то он на тебя похож. Впрочем, я не видел твоей матери. Что за медальон он тебе дал?
– Просто медальон, – прошептал Брет, затягивая шнуровку на груди. – Я не буду его открывать, пока не подойдет человек и не попросит об этом. Кто-то незнакомый… Если Друкет не был моим отцом, может быть, именно мой отец должен найти меня?
– Лучший способ находить – не терять, – проворчал Хельм. – Эти девки не просто ловкие демоны, они еще ловчее! Мы бы их все равно не догнали! На всех лошадях испорчена узда. Когда только успели?
– Они отлично сражались, – добавил Падаганг, прикидывая, какой из найденных на телах людоедов мечей лучше повесить на пояс. – Вдвоем даже тебя, Торн, могли бы одолеть.
– Обитель смиренных
