Резанов записал себе право как вышестоящему самостоятельно инструктировать капитанов и приказывать им. Тут же Николай Петрович упомянул ещё потребные в походе двадцать пять золотых и триста серебряных медалей, чтобы иметь возможность раздавать награды от имени его императорского величества.
Для описания в Америке произведений всех трёх царств природы определяется с вами профессор натуральной истории, ботаник и студенты, окончившие курс минералогии; употребя их к сему и снабдя подробными от вас предписаниями, имейте попечение привезть сюда породы каменьев, земель, окаменелостей, солей, сер, металлов, деревьев, растений, семян с описанием употребления их тамошними жителями…
Пункт за пунктом Резанов планомерно утверждал за собой руководство не только посольством в Японию, но и вообще всем, что только предстояло свершить кругосветным мореплавателям: под его началом оказывались даже учёные-натуралисты.
Румянцев закончил читать и поднял глаза на Резанова. Камергер с некоторым трепетом ждал, что скажет его покровитель. От вердикта графа зависело, насколько вольготно будет Николаю Петровичу в путешествии с капитаном Крузенштерном — и насколько удастся ему выполнить уговор с британцами.
— Далеко глядишь, — задумчиво молвил Румянцев, изучая гостя, словно видел впервые. — Много взять на себя хочешь. Живот надорвать не боишься?
— Боюсь, — признался камергер. — Однако для ответа перед государем по всей строгости нужду имею в чрезвычайных полномочиях. Ежели с меня будет главный спрос, как же иначе?
— Крузенштерн-то, поди, на дыбы встанет. Ты же вот этим, — граф закрыл папку и качнул ею в воздухе, — его власть под себя подмял. А на флоте не бывает, чтобы капитан ещё кому-то подчинялся: в море он — первый после Бога!
Резанов был готов и к такому разговору.
— В море — спору нет, — сказал он. — В море Крузенштерн займёт место на капитанском мостике, а я из каюты носа не высуну, буде в морском деле ни бельмеса не смыслю, и на волнах меня мутит, и смерти по дурости я отнюдь не желаю. Притом позволю себе напомнить вашему сиятельству, что путь наш лежит из Кронштадта в Портсмут, оттуда в Тенериф, потом в Бразилию и, обойдя мыс Горн, в Вальпараисо, оттуда в Сандвичевы острова…
Камергер пальцем уверенно рисовал в воздухе маршрут путешествия, словно по карте водил.
— …а это всё различные страны, — продолжал он, закончив с географией вплоть до американского Кадьяка и Японии, — там свои различные законы действуют, и дела денежные по-разному делаются. Я, чай, с этим не в пример лучше Крузенштерна управлюсь и с властями местными общий язык скорей найду. Нам ведь Россию всему миру лицом показать надобно!
Резанов приводил ещё доводы, цитировал инструкцию наизусть… Граф поднялся и встал к нему боком у распахнутого окна. Сцепив руки, Румянцев глядел на снующие по Неве судёнышки всех мастей, на степенно проходящий от Адмиралтейства в сторону моря трёхмачтовый бриг с приспущенными парусами… Из окна тянуло свежестью. Внизу по вымощенной булыжником набережной грохотали колёса телег и пролёток. От реки доносился гомон моряцких голосов, плеск вёсел и скрип такелажа. Июньское солнце заливало невскую ширь и противоположный берег: там поблёскивали стёклами доходные дома в торцах линий Васильевского острова, упиравшихся в Неву.
Через считанные месяцы, думал Румянцев, его тёзка увидит схожую картину, только вдали от родных краёв. И запахи другими будут, и вода в реках — не стального цвета, но голубой или зеленоватой. И матросы на палубе соседнего судна, дружно потягивая фал, будут выкрикивать хором не «раз-два-взяли!», а «йо-хо-хо!»… Всё правильно затеял Резанов с инструкцией, думал граф. Пожалуй, окажись он на месте Резанова — просил бы государя о том же самом. Дело моряков — море, дело военных — война. В мирном походе на суше надлежит командовать статскому чиновнику высокого ранга. И генералы иноземные куда охотнее будут с государевым послом и камергером дело иметь, чем с капитан-лейтенантом флотским…
— Хорошо, — сказал Румянцев, оборотясь и поглаживая кончиками пальцев тонкий сафьян папки, — бумаги свои мне оставь пока. Просмотрю ещё раз со вниманием, что не так — поправлю, а там уже пойдём с тобой к государю.
Несколько дней спустя Александр Павлович подписал инструкцию, будто бы даже не читая.
— Господин действительный камергер Резанов! — торжественно сказал он и отложил перо. — Избрав вас на подвиг, сулящий пользу в образовании Американского края России, вверяю вам участь тамошних жителей, равно как право представлять отечество в других странах по пути кругом света и в самой Японии. Ваши способности и усердие мне известны. Уверен, что труд ваш увенчается отменным успехом, а польза, открытая государству, откроет вам путь к новым достоинствам и к ещё большей моей доверенности.
Из личного кабинета Александра Павловича камергер вышел окрылённым — упомянутые новые достоинства означали вожделенный графский титул! — а государь, оставшись наедине с Румянцевым, взглянул на министра с хитрой усмешкой на круглом гладком лице.
— Знаю, знаю, куда метит милейший Николай Петрович! Хочет, чтобы единственно ему достались все лавры похода. Что ж, пусть сразится с Крузенштерном за первенство. Полагаю, задаст ему капитан так, что небо с овчинку покажется! Но и Резанов наш себя в обиду не даст. Вот и будут оба при деле и не станут чересчур мнить о себе. Надобно, чтобы не забывали, кто над ними есть и кому они служат! А я, когда вернутся, рассужу милостиво и каждому воздам по делам его. Что скажешь?
Министр промолчал и только развёл руками: молодой государь был достойным внуком своей бабушки, императрицы Екатерины, — и правителем весьма мудрым.
Глава XIX
Фёдор Иванович сидел за столом и метал банк.
Просторная белая рубаха с распахнутым воротом делала покатые плечи графа ещё шире и оттеняла всклокоченные чёрные бакенбарды. Буйную шевелюру он перехватил поперёк лба повязкой, скрученной из цветастого платка, отчего вид имел пиратский.
Напротив замерли несколько офицеров, а посередине стола кипой лежали ассигнации с россыпью монет, золотые кольца и перстни, цепочки… Под рукою каждый противник графа держал колоду карт с одной или несколькими открытыми — на них понтёры сделали ставки, а теперь, не дыша, глядели на Фёдора Ивановича: он был банкёром и открывал одну за другой карты из своей колоды. Первую клал направо, вторую налево, и опять направо — налево, направо — налево… Если такая же карта, как та, на которую понтирует игрок, оказывалась справа — банкёр выиграл, если слева — проиграл.
Фёдор Петрович после поездки в табор убедился, что кузен его слов на ветер не бросает: Фёдор Иванович затеял нешуточную игру и для начала обчистил офицеров своего полка. Вернее сказать, первым делом
