Слух о происшествии разлетелся по Тенерифе. Уважение к русским сразу выросло.
В первые дни по прибытии к «Надежде» и «Неве» то и дело подходили гребные лодки с поджарыми востроглазыми мужчинами, которые норовили под любым предлогом оказаться на борту и украсть что-нибудь прямо на глазах у матросов. Теперь воры предпочитали держаться подальше.
Знатные горожане наперебой зазывали участников экспедиции в гости. Для россиян было удивительно, что рауты даже в самых богатых домах не сопровождаются играми, танцами и прочими весёлыми развлечениями — слишком долго здесь господствовала инквизиция: церковники вытравили из людей любовь к простым человеческим радостям, поселив на её место страх.
В свою очередь жители Тенерифе дивились тому, что гости из полумифической Гипербореи, о которых здесь мало что знали, вполне равняются с жителями Южной Европы в образе жизни и воспитании. Самые любопытные, в первую очередь дамы, расспрашивали моряков об удалом графе…
…а он два дня отлёживался на корабле под присмотром доктора, приходя в себя. На третий день богатырское здоровье Фёдора Ивановича превозмогло слабость, и он явился на шканцы «Надежды».
— Вы поставили меня в затруднительное положение относительно здешних британцев и губернатора, — в присутствии других офицеров сказал ему Крузенштерн, от Ратманова подробно знавший обстоятельства роковой дуэли. — Однако же я надеюсь всё уладить миром. А как русский офицер не могу не признать ваши действия мужественными и сообразными требованиям чести.
Резанов от разговора с Толстым на время воздержался, укоряя себя за ошибочный выбор союзника: задира-граф помешал ему получить привет от господина Дефо. Конечно, Николай Петрович встретился с Кохуном Грантом в Лондоне, однако ждал дополнительных инструкций накануне перехода через Атлантику и намеревался сообщить британским друзьям кое-какие сведения о состоянии русских кораблей.
Крузенштерн сумел уладить последствия дуэли с островным губернатором, маркизом де ла Каза Кагигаль. Отчасти этому способствовала память гишпанцев о недавней войне, когда при попытке захватить местную крепость британский адмирал Нельсон лишился руки. Отчасти помогла удача, не оставлявшая русских моряков: маркизу с опозданием доставили повеление короля Испании — принять экспедицию наилучшим образом.
Армстронг не обманул Крузенштерна и в неделю обеспечил корабли всем необходимым. Поутру двадцать седьмого октября губернатор с многочисленной свитой военных и гражданских чиновников прибыл на борт «Надежды». Он вручил капитану копию королевского повеления за своей печатью с тем, чтобы путешественникам из России оказывали радушный приём и в других испанских портах. Посланник Резанов дал обед в честь высоких гостей…
…и больше ничто не держало экспедицию на Тенерифе. Вечером того же дня корабли взяли курс через Атлантический океан к Южной Америке.
Глава IV
Фёдор Иванович всё больше времени проводил на верхней палубе.
Теперь возвращение домой сделалось невозможным, и граф понемногу становился собой. Ему дышалось легко, хотя воздух был тяжёлым и жарким: термометры показывали до двадцати трёх градусов по Реомюру или под тридцать по Цельсию. Порой налетали жестокие шквалы и часами трепали корабли под проливным дождём — тогда капитаны велели убирать паруса, и мощное течение увлекало путешественников назад, миль на пятнадцать-двадцать в день.
Резанов продолжал грустить, но ему тоже приходилось выбираться из каюты, когда внутри корабля разводили огонь: Крузенштерн полагал это лучшим способом для изгнания чрезмерной влажности и очищения воздуха.
Разговор камергера с графом всё же состоялся.
— Я целиком разделяю мнение господ офицеров о достойном поступке вашего сиятельства, — сказал Николай Петрович на прогулке по шкафуту рука об руку с Фёдором Ивановичем. — Однако просил бы вас приберечь силы и саму драгоценную жизнь вашу для грядущих подвигов. Позвольте напомнить, что государь император наделил меня правом награждать отличившихся в походе. Кому, как не вам, стать среди них первым?! Золотая медаль украсит и ваш мундир, и вашу карьеру, которая видится мне блистательной. Вы по достоинству должны занять место первого кавалера свиты, чему я буду только рад.
Резанов продолжал рисовать зачарованному Толстому феерические перспективы путешествия — долгожданную Америку, награды за посольство в Японию и горы золота от успешной торговли в Китае, возможность получить во владение бескрайние американские земли… Камергер не был уверен, когда настанет время избавиться от взбалмошного гвардейца.
Пока же тот был ему нужен, и Николай Петрович увлекал небогатого, мало повидавшего потомка древнего рода всевозможными соблазнами, памятуя мудрое русское присловье: обещать — не дать, а дураку радость.
Фёдор Иванович млел, убаюканный сказками Резанова: бог высоко, царь далеко, а государев посланник, этот милейший и обходительнейший господин, сам говорит о дружбе! Без сомнения, камергер с министерскими полномочиями, обер-прокурор Правительствующего Сената, создатель и солидный акционер Российско-Американской Компании не может обманывать…
Шёл четвёртый месяц путешествия. Команды уже пообвыкли, служба казалась менее тягостной, больных не было. Тенерифский запас картофеля, лимонов и тыкв не истощался — его вполне хватало до Южной Америки. Щедрый Крузенштерн велел вместо водки ежедневно выдавать каждому матросу полбутылки лучшего вина, взятого из Санта-Крус. К тому ещё утром и пополудни всем наливали слабый, но сладкий пунш с лимонным соком — для избежания цинги. Все путешественники за изъятием Резанова, который прятался от солнечных лучей, уже щеголяли кто золотистым, кто красным, а кто и бронзовым загаром.
Канаты на время долгого перехода открепили от якорей, высушили и спрятали поглубже. При появлении солнца немедля вывешивали на просушку бельё и постели. Частые дожди тоже пошли на пользу: моряки запаслись пресной водой на две недели — в Санта-Крус одна бочка стоила целый пиастр, словно курица. Между грот-мачтой и фок-мачтой был распущен тент, где собиралась дождевая вода. В образованном озерце два десятка человек за раз могли постирать бельё и выкупаться сами.
— Интересный у нас народ, — со смехом говорил Крузенштерн в кают-компании. — На календаре ноябрь, на термометре не ниже двадцати трёх градусов, а матросы всё спрашивают, когда настанет великий жар, о котором они столько слышали.
— У нас в России нет чрезмерной крайности, — в ответ рассуждал Толстой, переглядываясь с Ратмановым и к удовольствию Резанова лишний раз намекая на разность между русскими и немцами. — Мы так же легко переносим холод в двадцать три градуса, как и равностепенную жару.
В один из дней, когда корабли попали в штиль, Крузенштерн с Резановым к обеду отправились на «Неву», чтобы присутствовать на богослужении: священник отец Гедеон был один во всей экспедиции. Фёдор Иванович воспользовался этим случаем и, продолжая возвращаться к себе прежнему, подговорил кавалера посольской свиты надворного советника Фоссе развлечься в карты: само собой, граф не мог пуститься в путь из Петербурга, не захватив изрядной упаковки карточных колод.
Игра не стала тайной для остальных — Толстой метал банк в кают-компании и охотно разъяснял немудрёные правила гальбе-цвельфе, так
