Команда оживилась, когда в нескольких лодках у кораблей показались девушки, также привезённые для обмена, но Крузенштерн, раздосадованный неудачной торговлей, велел туземцам забрать эти сокровища обратно. Матросы снова приуныли, а Резанов злорадствовал.
— Я предупреждал вас, что толку от захода сюда не будет, и продолжаю настаивать, чтобы далее мы шли в Японию, — говорил он. — Вы напрасно не взяли от Вашингтоновых островов особенный курс, которым не ходили другие, и лишили нас возможных открытий, могущих прославить Россию… К тому же в Камчатке нам придётся пробыть по меньшей мере месяц, а значит, у берегов японских мы окажемся не раньше середины сентября, когда там переменяется муссон.
В пути Николай Петрович не терял времени, изучая книги по мореходству, и набрался всевозможных сведений, которыми не преминул щегольнуть.
— Вы подвергнете наших спутников дополнительной опасности при неподходящем ветре. По праву начальника экспедиции я не могу этого позволить, и в беспокойстве за здоровье и саму жизнь каждого из нас настоятельно требую отправляться в Японию сейчас же.
— Моё попечение о здоровье людей не меньше вашего, — огрызался Крузенштерн. Слова камергера бередили свежую рану: на подходе к острову Овагиг умер кок «Надежды» Поган Нейланд — он был ровесником и близким земляком капитана, родом из Курляндии. Кок расхворался по пути от Бразилии. Крузенштерн очень надеялся доставить его живым в Камчатку, но тяжкий переход вкруг мыса Горн и жара Нуку-Гивы доконали беднягу.
— Я принял решение идти сперва в Камчатку и не намерен его менять, — сказал капитан Резанову на шканцах. — Господа офицеры подтвердят, что готовы впредь довольствоваться матросской пищей и умерить жизненные потребности до тех пор, пока…
— Они, быть может, и готовы, но я не готов! — перебил его камергер. — И я требую, вы слышите, я требую идти сейчас же в Японию!
Крузенштерн держал совет с офицерами, которые поддержали его все до единого. Известие об этом окончательно взбеленило Резанова. Вечером в кают-компании он разразился речью.
— Воля ваша — нарушить государеву инструкцию и лишить меня права голоса, — сказал он. — Хотите скорее идти в Камчатку? Что ж, там и ответите за свою дерзость. Скажу вам больше, господа. Всё, на что я до сих пор закрывал глаза и хотел оставить тайной, станет явным!
Каждому из вас придётся ответить за каждую свою провинность. От меня ждут правдивого отчёта о ходе экспедиции, и он будет мною представлен. Вы сделали свой выбор, господа, с чем я вас и поздравляю.
Оказалось, у Николая Петровича прекрасная память — наверняка подкреплённая расхожей чиновничьей привычкой записывать чужие прегрешения. Некоторые из них камергер тут же назвал, и пьянство лейтенанта Ратманова в этом перечне значилось лишь одной из множества претензий к участникам похода. Насчёт покупки кораблей Лисянским и сообщничестве Крузештерна сказано не было — Резанов ещё держал себя в руках, зато с особым удовольствием он обрушился на главного своего неприятеля.
— Гвардии поручик Толстой проник на корабль обманом, — говорил Николай Петрович, пылая щеками и кривя тонкие губы, — растлил карточной игрой наших молодых спутников, устраивал в дороге международные скандалы, а в конце концов явил себя злодеем и бунтовщиком, покусившись на мою жизнь. Думается, на суде под присягой ни вы, ваше сиятельство, — он свысока кивнул угрюмо молчавшему Фёдору Ивановичу, — ни любой из господ офицеров не станете отрицать, что в мой адрес прозвучали угрозы убийством, за которыми последовал вызов на дуэль в нарушение строжайшего запрета. Надеюсь также, что суд полной мерой воздаст виновному за всё. Я удаляюсь, господа, — подвёл итог Резанов, — и впредь не скажу ни слова ни с одним из вас до прибытия в канцелярию правителя Камчатской области генерала Кошелева. Отныне то, что вы желали бы мне сообщить, потрудитесь излагать на бумаге, и только на бумаге. В свою очередь я стану писать вам то, что сочту нужным. Честь имею, господа!
Мстительные планы Николая Петровича грозили оборвать кругосветное путешествие. Ворон ворону глаз не выклюет — можно было не сомневаться, что камчатский генерал примет сторону камергера скорее, чем станет слушать моряков.
Тем же вечером помрачневший Крузенштерн отдал приказ о разделении кораблей.
«Надежде» надлежало по-прежнему держать курс в Камчатку и, если судьбе будет угодно, дальше в Японию, а «Нева» отправлялась прямиком в Русскую Америку — на острова Кадьяк и Ситка.
— Я не могу приказывать вашему сиятельству, — сказал капитан Фёдору Ивановичу наедине, — поэтому лишь прошу, чтобы вы перешли на корабль капитана Лисянского. В Камчатке стараниями Резанова вас наверняка ожидают неправый суд и тюрьма. Петербург далеко, ваши влиятельные родственники тоже, и за решёткой сможете вы пробыть весьма долго. Стоило ли в таком случае бежать из столицы, чтобы сидеть под стражей на другом конце страны?.. Вспомните, что вас называют Американцем, что вы гвардии офицер и прирождённый воин! Самое время сейчас оказаться в Америке и взять под защиту тамошние российские поселения. Словом, выбирайте, ваше сиятельство, где вам быть: в тюрьме или на войне.
Граф задумался крепко. Лежал на постели в каюте и думал, думал, думал… Переход с одного корабля на другой выглядел бегством, а бегать от противника Фёдор Иванович не привык. Однако прав был Крузенштерн: появиться в Камчатке — всё равно что самому положить голову на плаху. Ни смысла, ни мало-мальского геройства в этом нет, одна сплошная глупость. Год назад граф уже оказывался перед подобным выбором и вместо петербургской тюрьмы выбрал кругосветное плавание; теперь вместо камчатской тюрьмы мог выбрать войну.
С образков на переборке за Фёдором Ивановичем наблюдали Спиридон и Пашенька. Под их взглядами граф решил не доставлять радости Резанову, сдавшись на его милость. Место Американца — в Америке, и если суждено ему погибнуть, то смерть он встретит в бою с оружием в руках, а не заеденный вшами на нарах Верхнекамчатского острога!
Пока Фёдор Иванович размышлял, моряки готовились к расставанию, чтобы уже не встречаться до самого возвращения в Петербург. С «Надежды» на «Неву» перегружали товары Американской Компании, которые надо было доставить поселенцам как можно скорее.
Крузенштерн обмолвился про войну не для красного словца: на российские поселения в Америке то и дело обрушивались индейцы — команде «Невы» наверняка предстояло участвовать в сражениях. Для усиления огневой мощи Лисянскому были переданы несколько пушек, снятых с «Надежды». В этих обстоятельствах артиллерийские навыки гвардии поручика Толстого в самом деле пригодились бы не меньше мастерства удалого рубаки.
К ночи Фёдор Иванович вызвал на приватный разговор лейтенанта Ратманова.
— Я перехожу на «Неву», и вполне возможно, что мы больше никогда не увидимся, — сказал он. — Прошу вас не держать на меня зла за прошлое. Вы сразу видели в Резанове угрозу нашему походу и посольству, я же по наивности полагал его человеком достойным. Никому другому теперь не могу я рассказать того,
