– Не против, если я присоединюсь?
Кто-то перекричал шум ветра и срезанных килем волн. Я посмотрел направо, на центральную палубу, и увидел, как она опирается на перила в конце мостика, одетая в комбинезон и куртку, которую взяла взаймы у Сиерры Трес. От этой позы она казалась больной, еле стоящей на ногах. Ветер сдувал с лица серебряно-серые волосы, но под весом тяжелых прядей они не поднимались высоко – как мокрый флаг. Ее глаза были темными провалами на белизне лица.
Очередной, сука, призрак.
– Конечно. Почему нет?
Она прошла по мостику, демонстрируя в движении больше силы, чем в позе. Когда она встала около меня, на ее губах играл ироничный изгиб, а голос в воздушном потоке казался твердым. Лекарства Бразилии срастили рану на щеке до поблекшей линии.
– Значит, не против поговорить с фрагментом?
Когда-то в порноконструкте в Ньюпесте я упоролся такэ с виртуальной шлюхой в – неудачной – попытке сломать программу удовлетворения желания в системе. Тогда я был совсем молодой. Однажды, уже не такой молодой, после кампании на Адорасьоне, я сидел и пьяно болтал на запрещенные политические темы с военным ИскИном. Однажды на Земле я так же нажрался с копией самого себя. Хотя, в конце концов, остальные разговоры к этому и сводились.
– Только не подумай чего, – сказал я ей. – Я готов говорить с кем угодно.
Она помялась.
– Я вспоминаю много подробностей.
Я смотрел на море. Молчал.
– Мы трахались, да?
Подо мной лился океан.
– Да. Пару раз.
– Я помню… – новая зависшая пауза. Она отвернулась от меня. – Ты меня держал. Когда я засыпала.
– Да, – я нетерпеливо взмахнул рукой. – Это все недавние события, Надя. Ты не можешь вспомнить дальше?
– Это. Трудно, – она передернулась. – Есть пробелы, моменты, до которых я не могу достать. Они как запертые двери. Как крылья в моей голове.
«Да, это называется ограничительная система псевдоличности, – хотелось сказать мне. – Чтобы у тебя не начался психоз».
– Ты помнишь человека по имени Плекс? – спросил я вместо этого.
– Плекс, да. Из Текитомуры.
– Что ты о нем помнишь?
Выражение на ее лице обострилось, как будто это была маска, которую кто-то с силой натянул на себя.
– Что он дешевая пешка якудза. Долбаные фальшивые манеры ариста и проданная бандитам душонка.
– Очень поэтично. Хотя насчет ариста – это не фальшивка. Давным-давно его семья была торговцами придворного уровня. Они обанкротились, когда ты устроила свою революционную войну.
– Мне что, должно быть стыдно?
Я пожал плечами.
– Просто знакомлю с фактами.
– Потому что пару дней назад ты говорил мне, что я не Надя Макита. А теперь вдруг обвиняешь в том, что она сделала триста лет назад. Определись, во что ты веришь, Ковач.
Я искоса глянул на нее.
– Значит, говорила с остальными?
– Мне назвали твое настоящее имя, если ты об этом. Немного рассказали, почему ты злишься на куэллистов. Об этом клоуне Джошуа Кемпе, против которого ты пошел.
Я снова отвернулся к набегающему морскому пейзажу.
– Я не пошел против него. Меня послали ему помочь. Разжечь охренительно великую революцию на комке грязи под названием Санкция IV.
– Да, они говорили.
– Ага, для этого меня послали. Пока – а так делал каждый, сука, революционер, которого я видел, – Джошуа Кемп не превратился в больного демагога ничем не лучше тех, кого он пытался сместить. И давай сразу кое с чем определимся, пока ты не наслушалась еще каких неокуэллистских доводов. Этот клоун Кемп, как ты выразилась, совершал каждое свое зверство, включая ядерный удар, во имя гребаной Куэллкрист Фальконер.
– Понимаю. Значит, ты еще пытаешься обвинить меня в действиях психопата, который воспользовался моим именем и парочкой эпиграмм энное количество столетий после того, как я умерла. Это, по-твоему, честно?
– Эй, ты сама хочешь быть Куэлл. Привыкай.
– Ты так говоришь, будто у меня был выбор.
Я вздохнул. Опустил взгляд на свои руки на перилах.
– А ты, значит, правда говорила с остальными, да? Что они тебе еще наплели? Революционная необходимость? Подчинение ходу истории? Что? Что такого смешного я сказал?
Улыбка улетучилась, скривилась в мину.
– Ничего. Ты не понимаешь главного, Ковач. Разве ты не видишь, что уже не важно, действительно ли я та, кем себя считаю, или нет? А если я просто фрагмент, неудачный набросок Куэллкрист Фальконер? В чем разница? Насколько я могу дотянуться, я вижу, что я Надя Макита. Что еще мне остается, кроме как жить ее жизнью?
– Может, тебе остается вернуть Сильви Осиме ее тело.
– Ну так вышло, что сейчас это невозможно, – огрызнулась она. – Верно?
Я посмотрел на нее.
– Не знаю. Верно?
– Ты думаешь, я ее где-то прячу? Ты что, не понимаешь? Все работает не так, – она схватила в пригоршню серебристые волосы и потянула. – Я не умею пользоваться этим говном. Осима разбирается в системах куда лучше меня. Она ушла туда, когда нас захватили харланцы, и оставила тело на автопилоте. Это она отправила сюда меня, когда ты пришел нас спасать.
– Да? Ну и что она поделывает сейчас? Отдыхает, как спящая красавица? Полирует инфотех? Хватит!
– Нет. Она страдает.
Это меня оборвало.
– Из-за чего страдает?
– А ты как думаешь? Из-за того, что все члены ее команды погибли в Драве.
– Говно крабье. Она не была с ними в контакте, когда они погибли. Сеть не работала.
– Да, это так, – женщина передо мной глубоко вздохнула. Ее голос стал тише и умерился до спокойного объяснения. – Сеть не работала, она не имела к ней доступа. Она мне все это объяснила. Но система приема сохранила каждый момент их смерти, и, если она откроет там не те двери, это все с воплями вырвется наружу. Она в шоке от того, с чем столкнулась. Она это знает, и, пока это продолжается, она остается там, где безопасно.
– Это она тебе сказала?
Мы стояли лицом к лицу, между нами было едва ли полметра морского ветра.
– Да, это она мне сказала.
– Я ни хрена тебе не верю.
Она долго выдерживала мой взгляд, потом отвернулась. Пожала плечами.
– Во что ты веришь – дело твое, Ковач. Судя по тому, что мне рассказал Бразилия, ты просто ищешь легкие мишени, чтобы выместить свой экзистенциальный гнев. Это всегда проще, чем конструктивная попытка что-то изменить, да?
– Ой, только не надо! Будешь мне впаривать эти сказочки? Конструктивные перемены? Вот что такое у нас Отчуждение? Конструктивная перемена? Вот что такое изничтожение Нового Хока?
– Нет, – впервые я увидел в лице перед собой боль. Ее голос сменился с прозаичного на усталый, и, услышав его, я почти в нее поверил. Почти. Она крепко вцепилась в перила обеими руками и покачала головой. – Все должно было быть не так. Но у нас не осталось выбора. Нам нужно было продавить политические перемены, глобально. На фоне массовых репрессий. Они бы ни за что не сдали своих позиций
