– Как я поняла, нам скоро придется уходить, – сказала она тихо. – Пешком.
– Возможно. Я бы сказал, у нас есть еще пара дней, но в итоге все зависит от удачи. Вчера вечером здесь уже был воздушный патруль. Мы его слышали, но он не подходил близко и не заметил нас, потому что они не могут брать на борт технику, чтобы сканировать на предмет теплового излучения или электронной активности.
– А, значит, хотя бы это не изменилось.
– Орбитальники? – я кивнул. – Да, они работают по тем же параметрам, когда тебя…
Я осекся. Повел рукой.
– Как всегда.
Снова долгий оценивающий взгляд. Я смотрел в ответ пустыми глазами.
– Расскажи, – наконец сказала она. – Сколько прошло. В смысле, после Отчуждения.
Я помялся. Это было похоже на шаг через порог.
– Прошу. Мне нужно знать.
– Почти три сотни лет, по местному, – я снова повел рукой. – Триста двадцать, если точнее.
Мне не нужна была тренировка чрезвычайного посланника, чтобы прочитать то, что было в ее глазах.
– Так долго, – пробормотала она.
Жизнь – она как море. Вокруг гуляют трехлунные волны, и если пропустишь хоть одну, то она оторвет тебя от всех и всего, что тебе дорого.
Доморощенная морская философия Джапаридзе. Но вгрызалась она глубоко. Хоть ты головорез из Семипроцентных Ангелов, хоть тяжеловес из семейства Харланов – кое-что на всех людях оставляет одинаковые следы от зубов. Хоть ты гребаная Куэллкрист Фальконер.
Или нет, напомнил я себе.
Полегче с ней.
– Ты не знала? – спросил я.
Она покачала головой.
– Не знаю, мне это снилось. Кажется, я понимала, что прошло много времени. Кажется, мне говорили.
– Кто говорил?
– Я… – она остановилась. Чуть подняла руки от кровати и бессильно опустила. – Не знаю. Не помню.
Она сложила руки в слабые кулаки.
– Триста двадцать лет, – прошептала она.
– Да.
Она лежала, какое-то время сживаясь с мыслью. Корпус ласкали волны. Я обнаружил, что вопреки себе сел в кресло.
– Я звала тебя, – сказала она неожиданно.
– Ага. Торопись, торопись. Я получил сообщение. А потом перестала звать. Почему?
Вопрос как будто поставил ее в тупик. Глаза расширились, затем взгляд снова провалился сам в себя.
– Не знаю. Я знала, – она прочистила горло. – Нет, она знала, что ты за мной придешь. За ней. За нами. Она мне сказала.
Я наклонился вперед.
– Сильви Осима сказала? Где она?
– Здесь. Где-то здесь.
Женщина на койке закрыла глаза. Минуту или около того мне казалось, что она уснула. Я бы ушел из каюты, поднялся на палубу, но там мне делать было нечего. Затем ее глаза вдруг снова раскрылись, и она кивнула, словно ей на ухо только что что-то подтвердили.
– Там… – она сглотнула. – Пространство. Как тюрьма прошлого тысячелетия. Ряды камер. Галереи и коридоры. Там те, кого она, по ее словам, поймала, как ловят боттлбэков на чартерной яхте. Или поймала как болезнь? Это, все это сливается. Я понятно объясняю?
Я подумал о командном ПО. Вспомнил слова Сильви Осимы на переправе в Драву.
…интерактивные коды миминтов с функцией самовоспроизведения, автоматические хакерские системы вторжения, личности-конструкты, мусор от передач – что угодно. Я должна все это сдерживать, просеивать, использовать и не давать утечь в нашу сеть. Этим я занимаюсь. Снова и снова. И какую прочистку потом ни купишь, что-то все равно остается. Неубиваемые остатки кода, осадок. Призраки. Там, за моими экранами, есть такое, о чем даже думать не хочется.
Я кивнул. Задумался, чего может стоить побег из этой тюрьмы. Каким человеком – или существом – нужно для этого быть.
Призраком.
– Да, я понимаю, – и дальше, не успев оборвать себя. – Так вот откуда ты, Надя? Она тебя поймала?
По истощенным чертам скользнул краткий ужас.
– Григорий, – прошептала она. – Там есть что-то, что говорит, как Григорий.
– Какой Григорий?
– Григорий Исии, – все еще шепотом. Затем ужас от увиденного внутри себя пропал, стерся, и она буравила взглядом меня. – Ты не веришь, что я настоящая, Микки Судьба?
На задворках разума зашевелилась нервозность. Откуда-то из пучин памяти до Корпуса всплыло имя «Григорий Исии». Я уставился в ответ на женщину на кровати.
Полегче с ней.
Да ну нахер.
Я встал.
– Я не знаю, что ты такое. Но одно могу сказать точно – ты не Надя Макита. Надя Макита мертва.
– Да, – тонким голосом ответила она. – Это я вполне поняла. Но, очевидно, перед смертью она сделала и спрятала бэкап, потому что вот она я.
Я покачал головой.
– Нет, это не так. Тебя нет ни в каком возможном смысле. Надя Макита погибла, испарилась. И нет никаких свидетельств, что существует копия. Никаких технических объяснений, как копия могла попасть в командный софт Сильви Осимы, если она вообще существовала. На самом деле нет никаких свидетельств, что ты что-то большее, чем искусственная псевдоличность.
– Наверное, уже хватит, Так, – в каюту неожиданно вошел Бразилия. Его лицо было недружелюбным. – На этом и закончим.
Я огрызнулся на него, обнажая зубы в жестком оскале.
– Это твое окончательное медицинское заключение, а, Джек? Или просто революционные устои куэллистов? Истина в маленьких и контролируемых дозах. Чтобы пациент выдержал.
– Нет, Так, – сказал он тихо. – Это предупреждение. Тебе пора выходить из воды.
Я сжал и разжал кулаки.
– Не испытывай меня, Джек.
– Ты здесь не единственный с нейрохимией, Так. Момент застыл, затем опрокинулся и умер, когда до меня дошла его нелепость. Сиерра Трес была права. Эта женщина с раздвоением не виновата, что Иса погибла; не виноват и Бразилия. А кроме того, все, что я мог сделать плохого призраку Нади Макиты, я уже сделал. Я кивнул и скинул боевое напряжение, как куртку. Сунулся мимо Бразилии и потянулся к двери за ним. Ненадолго оглянулся на женщину на койке.
– Кем бы ты ни была, Сильви Осиму ты вернешь невредимой, – я дернул головой в сторону Бразилии. – Я привел тебе новых друзей, но сам я не из них. Если я решу, что ты хоть как-то повредила Осиме, я спалю их, как ангельский огонь, только чтобы добраться до тебя. Держи это в уме.
Она спокойно смотрела на меня.
– Спасибо, – сказала она без иронии. – Буду.
* * *На палубе я нашел Сиерру Трес в стальном шезлонге, осматривающей небо в бинокль. Я подошел и встал за ней, усиливая нейрохимию, вглядываясь в том же направлении. Вид был ограниченный – «Островитянин с Боубина» спрятался в тени массивного зазубренного осколка рухнувшей марсианской постройки, который упал на отмель под нами, закопался и со временем сросся с рифом. Воздушные споры породили над водой толстую завесу из чего-то вроде лишайников и ползучих сорняков, и вид из-под руин загораживали веревки свисающей растительности.
– Что-нибудь видишь?
– Кажется, они подняли сверхлегкую авиацию, – Трес убрала бинокль. – Слишком далеко, ничего, кроме бликов, не разглядеть, но у рифа что-то двигается. Хотя и что-то очень маленькое.
– Значит, еще нервничают.
– А как иначе? Прошло сто лет с тех пор, как Первые Семьи последний раз теряли воздушное судно из-за ангельского
