Весь день ко мне то и дело подходили прохожие, кто-то угощал меня печеньем и чипсами, и я с благодарностью принимал эти подарки и сразу съедал. Иногда ко мне подбегали дети, садились рядышком, говорили со мной, гладили меня. Мне это нравилось. Но всё это время я не сводил глаз с больничных дверей, смотрел на всех, кто входил и выходил, высматривал Бекки, ждал, когда же она появится. Она попала внутрь, значит, выйдет обратно. Я посижу здесь и дождусь её.
Потом начало темнеть, людей на улице показывалось всё меньше, а дети и вовсе исчезли. Без них мне стало грустно. Постоянно то приезжали, то уезжали машины «скорой». Я даже видел ту фельдшерицу, которая забрала Бекки, ту самую, которая меня к ней не пустила. Но она меня не заметила. Следила за дорогой, выруливала свою «скорую». То и дело я пытался проскользнуть за дверь и разыскать Бекки, но каждый раз меня выгоняли. Я устал и совсем продрог. Меня так и тянуло уйти и поискать, где бы укрыться от ветра, где бы свернуться калачиком и поспать. Но я понимал, что уходить нельзя. Я же знал, что Бекки может выйти в любую минуту. Надо оставаться на месте и ни в коем случае не засыпать.
Даже не знаю, что я почувствовал первым – голод или запах съестного. Вдруг оказалось, что рядом со мной сидит старичок. Запах у него был удивительный, в жизни не встречал людей, от которых бы так пахло. От него вообще человеком не пахло. Только едой, причём моей самой любимой едой. Старичок положил что-то на траву передо мной.
– Печёная картошечка с сыром, по моему любимому рецепту, – сказал он. – Решил, тебе полезно, хоть согреешься чуток. А то весь дрожишь как осиновый лист. Давай угощайся.
Проголодался я ужасно, но всё равно помедлил.
– Понимаю-понимаю, – сказал старичок, – ты из стеснительных, совсем как мой Пэдди. Тот ни крошки в рот не брал, когда кто-то смотрит. Ничего-ничего, я отвернусь.
Картофелина была с начинкой из плавленого сыра. Вкуснотища – и сразу кончилась. Я облизывал траву, пока не слизнул последнюю капельку.
– Понравилось? Вот и отлично, – сказал старичок. – Ты теперь местная знаменитость. Все только про тебя и говорят. Мне Линн рассказала, когда забежала за картошечкой в обед. Она моя любимая покупательница. Говорит, когда девочку везли сюда, ты всю дорогу бежал за «скорой», просто как стрела. Как ракета. А я давно на тебя смотрю. Ты тут с утра сидишь, да? Хозяйку дожидаешься. Линн сказала мне, как её зовут, да у меня из головы вылетело. В последнее время память как решето, особенно на имена. Только, понимаешь, она ещё не скоро выйдет. Похоже, потеряла много крови. Но ты не волнуйся, она поправится. Линн говорит, она прямо боец. Да и ты тоже, сдаётся мне. Однако не сидеть же тебе тут всю ночь. Обещают заморозки, по радио сказали, минус четыре. Ни к чему тебе тут торчать. Ночью-то твою хозяйку точно не выпустят. Думаю, она тут ещё денёк-другой пролежит, не меньше.
Тут он нагнулся ко мне и присмотрелся:
– Ой, а ухо-то у тебя как порвано! Надо обработать рану. Вот что, придумал! Пойдём ко мне в «Картошечку», в мой фургон, переночуешь там. Устрою тебя по-королевски. Я там картошечку пеку. Это и по названию понятно, правда? Для того он и нужен, фургон-то. Ты, наверное, не понимаешь, про что я толкую? Так вот, у меня есть фургон. Снаружи отделан как картофелина на колёсах, клубень с моторчиком. Сам переделал. Так и зову – «Картошечка», а я, когда в дороге, называюсь Мистер Картошечка. А на самом деле я Джо – ну, то есть для друзей. Разъезжаю везде, пеку картошку, стряпаю начинку да продаю – с сыром, с чили, с витаминным салатом, с тунцом и майонезом, кому что нравится. Сам готовлю. А здесь, у больницы, торговля что надо, моё любимое местечко. Фельдшеры со «скорой», вот Линн например, врачи, медсёстры, санитары, посетители, больные – все любят мою картошечку. А чего бы её не любить-то? Вкусная полезная еда, и недорого. Но завтра у меня последний день. Пора кое- что менять в жизни.
Он натянул поглубже шапку с помпоном, чтобы не мёрзли уши, и обхватил себя за локти.
– Закоченел я тут сидеть. – Он встал. – Ну, пошли, что ли?
Свистнул мне – и двинулся прочь. Потом обернулся и увидел, что я не тронулся с места.
– Значит, будешь тут сидеть и ждать, да? Хороший верный пёсик. Люблю это в собаках. И в людях. Прямо как старикан Пэдди. У вас много общего.
И растворился в темноте.
Мне вдруг стало ужасно одиноко. Мне нравился его мягкий голос, его тихая доброта. Я уже решил, что больше его не увижу, но тут он вернулся и принёс одеяло.
– На вот, – сказал он и закутал меня. – Всяко потеплее. Утречком приду. До скорого.
И снова ушёл.
Ночь была долгой и одинокой, я в жизни так не замерзал. Разнообразие вносили только сирены прибывающих «скорых». Я ни разу не заснул, не сомкнул глаз – от холода об этом нечего было и думать. И только смотрел на дверь, всё время надеясь, что оттуда вот-вот выйдет Бекки, но она так и не появилась.
С рассветом Джо вернулся, и я очень ему обрадовался. Он принёс мне миску тёплого молока, и я жадно вылакал его, чувствуя, как по телу разливается тепло. Потом Джо присел рядом со мной и стал растирать своей шерстяной шапкой – тёр и тёр, пока я не перестал трястись и дрожать. И всё это время он разговаривал со мной.
– Ну и что мне с тобой делать? – говорил он. – Не сидеть же тебе тут до скончания века. Может, отвести тебя в приют? И ухо твоё надо бы показать врачу. – Он протянул руку, хотел потрогать ухо, но я не дался. – Хотя бы помажут чем. Да и уха- живать за тобой будут, это уж точно, и хозяев подыщут. Но ты-то никуда не хочешь, правда? Хочешь дождаться хозяйку.
Он всё сидел, говорил, растирал меня, и тут я поднял голову и увидел знакомое лицо. Это была не Бекки. Это была её мама. Она подбежала к нам:
– Вот ты где! В больнице сказали, что ты сидишь тут. Вижу, у тебя уже появился друг.
Джо поднялся на ноги.
– Ваш пёсик? – спросил он.
– Не совсем, его хозяйка – Бекки, моя дочка. Они сбежали из дома вдвоём. Честное слово, у них были на то веские причины. С Бекки произошёл несчастный случай, но сейчас у неё, слава богу, всё хорошо. Ей гораздо лучше.
– Вот и славно! – сказал
