— И проблемами энергетического развития судеб занимался Мельников? — спросил Шеврикука. — Трансбиологическими?
— И этим! И этим! — уже торопясь, уже будто взлетая, проговорил Дударев. — А вы откуда знаете?
— Так… Слышал…
Так вот, продолжил Дударев, вранье Крейсера Грозного, хотя бы и про анаконду, — это ведь тоже извержение энергии. И не один Крейсер Грозный извергает. И воображение каждого из его слушателей создает энергию. Опять же условно — энергию. Или вот. Откуда музыка? Откуда берется музыка? Никогда на свете не было Шестой симфонии, и вдруг она есть. Жила — не жила Даная, никто не знает, а Рембрандт взял и явил ее публике. Из ничего? Как же из ничего! Из чего! Именно из чего! И она есть. Пусть даже литовский сумасшедший хотел ее извести, она все равно есть. (Даная Легостаевой тоже есть, и она зачала от Зевса.) А если Петр Ильич сотворил Шестую, Бах Иоганн Себастьян — Бранденбургский концерт, то почему же мы не можем произвести какую-то съемную амазонскую Анаконду? Анаконда — это шутка, чепуха, блажь! Детская полька по сравнению с Шестой симфонией. Собачий вальс! Эксперимент между делом.
— А не хотели произвести змея с крыльями? — не удержался Шеврикука.
— Откуда знаете? — удивился Дударев. — Хотели! С двумя, с четырьмя, с шестью. Кто-то предлагал — с тремя. С одним на хвосте.
— И чтобы дышал огнем?
— Да! И чтобы дышал огнем. Не обязательно огнем. Расплавленным чугуном. Но отменили. До поры до времени. Никогда не поздно оснастить. И огнем, и крыльями. Что я говорю! Что я несу! Не поздно. Как же! Разгромлены и обкрадены!
— Все же кем? — опять не удержался Шеврикука.
— Кабы знать точно — кем.
— Оттуда не могли? — Шеврикука посмотрел в сторону Башни. Из-за Землескреба Башню не было видно. Но все знали, где она. И все чувствовали ее.
— При чем тут Башня? — спросил Дударев. — Зачем мы Башне? Вы что — мне подсказываете?
— Нет, — сказал Шеврикука. — Я просто так.
А Дударев задумался.
При том хаосе, при том разброде, при том дурном, но звенящем похмелье, что сопутствовали кончине Департамента Шмелей, лаборатория Митеньки Мельникова оказалась не нужна никому, кроме, конечно, предприимчивых и дальновидных людей, задумавших дело. К этим людям, естественно, относился он, Дударев. Не в последнюю очередь. Не в последнюю. Надо было сразу все оборудование забирать и размещать в хорошем месте. Но проспали растяпы, упустили время, понадеялись на добродушное расположение звезд и планет. Вот и получили! По делам, по растяпству и получили. Лишились тонн двух с половиной всяких мыслящих и колдующих устройств, не будем называть каких. А сколько ценного раскурочено негодяями и невежами. Ну взяли бы червячный компрессор, коли он им нужен, и унесли. Так нет, курочили и курочили. Но головы Митеньки Мельникова у них все равно нет и не будет. И делу замечательному не конец. Не конец! Пусть на это никто и не надеется!
— Но что вы имеете в виду насчет Башни? — спросил Дударев. — Что вы знаете? Или слышали?
— Я ничего не знаю, — сказал Шеврикука. — Я ничего не слышал.
— Нет-нет, не лукавьте! Вы о чем-то осведомлены. Вот вы и о проблемах энергетических развитий судеб от кого-то вызнали.
— Может, и от вас, — сказал Шеврикука.
— От меня? — удивился Дударев. — С чего бы вдруг? Если только от этого оболтуса Крейсера Грозного. И я его еще оформил ночным сторожем! Хорош караульщик! Ему бы ходить с колотушкой и берданкой вокруг объекта, а он неизвестно где. Выгоним в шею! Выставим.
И снова мимо них прошагал куда-то Крейсер Грозный.
— Вон он! Негодяй! Ночной сторож! Выгоним! Выставим! Без выходного пособия!
— Куда вы без меня денетесь, — остановился Крейсер Грозный. — Ну ходил бы я ночью с берданкой и колотушкой. Что бы изменилось? Тем более что я приставлен к другому объекту. И тем более что в лабораторию вторглись днем.
— Ну днем! И что из этого? — не мог успокоиться Дударев. — Все равно выгоним и выставим! Будешь, как Свержов, торговать у Малого театра египетскими бульонными кубиками. Анаконду не прокормишь!
— Прокормлю, — сказал Крейсер Грозный. — Если попросит, прокормлю. Но пока не просит.
И он опять удалился.
— Ничего. Урезоним. Не пропадем. Все образуется, — самому себе, утихая, сказал Дударев. — Нас ограбили, но помешать нам не смогут. Уныние нам противопоказано. Действие началось.
И Дударев успокоился. Усы его перестали показывать без десяти пять, вернулись в надлежащие места и даже распушились. Можно было предположить, что джинсовый наряд через полчаса будет сменен на тройку просвещенного предпринимателя и Дударев вернется к делу.
Интерес поманил Шеврикуку в квартиру кандидата наук Мельникова.
Митенька, руки раскинув, плыл куда-то под потолком в гимнастических кольцах, пленником их неделями назад был заблудившийся Бордюков. Глаза Митенька закрыл, но видно, что не спал. Может, грезил о чем-то. Или грустил. Или обдумывал нечто таинственное, но научное. Порой он покачивался в подпотолочье. Или в поднебесье. Но редко. Полет его был тих и плавен.
Шеврикука не стал ему мешать.
Глава 15
Смотрины дома на Покровке устроили не через неделю, как обещал Дударев, а через две, в новолуние.
Происходили и смотрины дома, и смотрины претендентов, имеющих к дому интерес. Распорядители смотрин, в команде которых суетился Дударев, именовали их «женихами». Чтобы не вызывать недоумений и вопросов Дударева, Шеврикука был вынужден
