Все в жизни Продольного, по-видимому, проистекало превосходно.
Глава 34
Шеврикука посчитал необходимым уяснить свое нынешнее правовое положение.
В овощном присутствии он опять наткнулся на изможденного тревогами верховода Поликратова. Поликратов по-прежнему сидел, накинув на плечи бушлат полевого командира, и подносил к губам кружку с холодным чаем. Шеврикука не стал расталкивать тревоги Поликратова, а обратился к кроткому стряпчему, быстро убравшему под стул тарелку с тыквенными семечками. Говорил он небрежно, будто спохватился, брел уже домой, и вот пришло в голову спросить. На всякий случай.
— Был занят. Упустил. Не назначены ли на завтра деловые посиделки?.. Или теперь уже не посиделки…
Стряпчий разглядел Шеврикуку, полистал конторскую книгу, опять взглянул на Шеврикуку.
— Нет, — сказал стряпчий. — В ближайшие дни посиделки проводиться не будут. Но через три дня вас оповестят. Или повесткой. Или сигналом по линии. О вас помнят. Ну а если что чрезвычайное, тогда уж как надлежит…
— Хорошо, — кивнул Шеврикука.
Из этого следовало вывести, что он, Шеврикука, как и прежде, является действительным членом деловых посиделок. Уязвленный ли он удалением с посиделок, а теперь восстановленный, или прошлое происшествие было случайным, вызванным прихотью уполномоченного Любохвата и как бы единоразовым, Шеврикука выяснять не стал. Определенность хотя бы поверхностного слоя событий должна была бы потребовать от Шеврикуки поступков. А они вышли бы сейчас лишними. Вот изменятся обстоятельства, положил Шеврикука, тогда и произведем шум, тогда и потребуем извинений.
Ощутив себя вновь действительным членом посиделок, Шеврикука позволил себе задержаться в присутствии. Никаких дел он не имел, кроме пустяшных, бытовых, от своих двух подъездов, но ходил он по присутствию с выражением лица строгим, будто нечто значительное утверждал или учреждал. Любохват на глаза ему не попался (или он не попался на глаза Любохвату?). И никого не увидел он ни из Китай-города, ни из Обиталища Чинов, ни тем более от вершинных управителей. Ни силовых посланцев, ни скороходов с поручениями. А ведь в Обиталище Чинов раздавалось: в Останкине, мол, грозовая обстановка, чуть ли не линия огня… Ну да, ну конечно, самим-то вершителям какой резон было устремляться туда, где якобы обнаружилась линия огня, но посылать-то удальцов в пекло, да еще и с отеческими напутствиями всегда было для них делом обязательным. А может, и послали. А удальцы рассеялись на бастионах. Но не исключено, что все успокоилось. В присутствии, как и ранее в клубе, ни суеты, ни мрачно-жертвенных предчувствий и приготовлений не ощутил. Поволновались, судьбе вверились, кто в страхе, а кто и с гонором пышноусых кавалеров из польского акта оперы Глинки, и его, Шеврикуку, обиженного и удалившегося от всех, теребили, а потом, не дождавшись новых атак и разгромов, пришли, видимо, к мнению, что Отродья в силе лишь попугать, что у них кишка тонка, компьютеры протекают насморками и завели носовые платки и что дальше-то дрожать и тыкать в небо скалками! О, как хорошо были знакомы Шеврикуке беспечность сословия и неопадаемая, с вечно трепещущими листьями надежда на то, что все само собой и в наилучшем виде образуется. Ко всему прочему — и по доктрине, и по сложившейся оперативной обстановке, — домовые не собирались нападать. Их дело было держать оборону. Но и на них никто пока не нападал.
Значит, они успокоились. Ну ходили в ватниках, бушлатах, опорках и британских бутсах времен бурской войны, но ведь и от переодеваний можно получать удовольствия. А по его, Шеврикуки, поводу в Останкине вообще мало кто волновался. Что же, и теперь он держит в клетке и на цепях свою натуру?! Наглец Продольный хохочет и пожирает банки бамбукового соуса нуворишей, а уполномоченный Любохват, возможно, уложил добычу в сундук. Благо, если в казенный. А он притих, забинтовался запрещениями и не позволяет себе добыть хотя бы перечень предметов гипотетического марьинорощинского схоронения!
А не оробел ли он? Нет, уверил себя Шеврикука, не оробел. Хотя именно сейчас не повредит ему и осмотрительность. Осмотрительность и вынудила Шеврикуку снова вспомнить о тени убиенного чиновника Фруктова. Да, яркое желание послать тень Фруктова к раскопу было глупостью, а вот отправиться с поручением в квартиру Радлугиных она имела чистое право. О стараниях Продольного и Любохвата установить в туалете примерных супругов предмет жизненной необходимости, наверняка со специальной технической начинкой, Шеврикука не забывал. Прилежные бдения Шеврикуки после случая с унитазом, а иногда и его целенаправленные изыскания как будто бы были полезны. Ничего от Продольного и Любохвата в своих подъездах он более не обнаруживал. Но вдруг в дни утихомиренного походом в Обиталище Чинов Шеврикуки прохиндеи исхитрились, просунулись в его территории и урвали кусок лакомого?
Оправданно объявившееся в Землескребе привидение или тень Фруктова Шеврикука был намерен спустить в отсутствие Радлугина к книжному шкафу и томам Мопассана с пожеланием проинспектировать известный портфель, но легко, на глазок, и без полномочий разыскивать так называемую генеральную доверенность Петра Арсеньевича.
Волевые, а потом и умственные напряжения Шеврикуки не вызвали требуемой тени. «Препятствует ли кто? Во мне ли что иссякло? Или тень и даже идея тени сами по себе рассеялись? — недоумевал Шеврикука. — А может, снова начать в квартире Куропятова?» Когда Шеврикука, невидимый, проник в жилище Куропятова, годы назад ютившее Фруктова, он чуть было не рухнул на пол. В гостиной Куропятова в креслах напротив друг друга сидели Куропятов и Фруктов, попивали кофе из чашек и беседовали. На столике с колесиками вблизи Куропятова была воздвигнута и бутылка ликера «Амаретто». Вот оно что, понял Шеврикука. Сразу же после известия о раскопе он сгоряча пожелал возобновить тень Фруктова. Стало быть, и возобновил. А потом, остудив себя и отыскав Пэрста-Капсулу, он о Фруктове
