– А что за Катю вы к ней посылали?
– Мою продавщицу, Мельникову Катерину.
– Можно с ней пообщаться?
– Можно. – Изабелла Людвиговна позвонила. – Только к чему все эти вопросы? Почему сыскная полиция вдруг заинтересовалась моими шляпами?
– Позвольте пока не говорить. Я удовлетворю ваше любопытство, но только после того, как пообщаюсь с Мельниковой.
Мадам Паперне отдала явившейся на звонок продавщице необходимые распоряжения, и через пару минут в кабинет вошла…
Увидев барышню, Кунцевич аж зажмурился – до того она была хороша. С точеной фигуркой, в скромном, но красивом платье. С густыми волосами цвета воронова крыла, уложенными в высокую прическу. А глаза! В этих глазах сыщик сразу же утонул.
Продавщица сделала книксен.
– Катя, этот молодой человек из сыскного отделения пришел по твою душу. Правда, зачем ты ему понадобилась, он не говорит.
Мельникова повернула голову в сторону сыщика и улыбнулась:
– К вашим услугам, милостивый государь.
Голос барышни отозвался в ушах сыскного надзирателя хрустальными перезвонами.
– Надзиратель сыскной полиции Кунцевич Мечислав Николаевич. Вас как по батюшке?
– Степановна. Катерина Степановна.
– Очень приятно. Катерина Степановна, вы сегодня ходили на Фурштадтскую к мадам Штрундман?
– Да-с. Шляпку носила.
– А в котором часу вы изволили у нее быть?
Мельникова на секунду задумалась, опустив глаза.
– В одиннадцатом. В десять мадам приказала мне нести шляпку, минут двадцать – полчаса я шла. Стало быть, пришла около половины одиннадцатого.
– Госпожа Штрундман была дома?
– Да-с. Они шляпку примерили, она им понравилась, они изволили расплатиться, и я ушла.
– Сколько времени вы находились в квартире?
– С полчаса. Генеральша шляпку долго мерили.
– Кто еще был у ее превосходительства?
– Никого. То есть горничная была, она мне открывала и закрывала за мной.
– Посторонних никого не видели? В квартире или около нее?
– Нет.
– Благодарю вас.
Кунцевич склонил голову в поклоне.
Продавщица опять сделала книксен.
– Я могу идти? – она вопросительно посмотрела на сыщика. – А то мне еще на Васильевский остров надо заказ отнести.
– Да, да, пожалуйста, идите.
– Возьми извозчика, Катюша, – проворковала Изабелла Людвиговна – на улице снег начался.
Госпожа Паперне достала из кошелька полтинник и протянула продавщице.
Мельникова сначала с удивлением уставилась на хозяйку, потом опомнилась, поблагодарила и удалилась.
Когда за Катей закрылась дверь, владелица магазина обратилась к сыщику:
– Теперь я могу узнать причину вашего визита?
Первым, кого увидел Кунцевич, зайдя в сыскную, был Быков. Приятель на него буквально набросился:
– Тебя где черти носят?
– Мне следователь поручение дал, я исполнял…
– Мечислав, ты что, не знаешь, кто у тебя начальство? Почему Жеребцову не доложил? Скажи спасибо, что ему сейчас не до тебя. Если честно, он про тебя и не вспомнил ни разу. И все благодаря мне. Открыл я убийство-то!
Кунцевич вытаращил глаза:
– Открыл? Как?! Кто?!
– Открыл, брат, Открыл. Ты давай-ка покажись Жеребцову, а потом пойдем в трактир, пообедаем, я тебе все и расскажу.
Быков налил рюмку водки, выпил, крякнул и стал хлебать щи.
– Ну же, Митя, рассказывай! – Кунцевич от нетерпения не мог ни есть, ни пить.
– Да дай же поесть спокойно! Экий ты, брат, нетерпеливый. – Быков доел щи, отодвинул от себя тарелку, покосился на «сороковку», махнул рукой и налил себе еще рюмку.
– Все дело в статистике, – сказал он, опрокидывая водку. – Недаром мы, брат, отчеты ведем и карточки разные заполняем, ох, недаром, хотя времени это занимает уйму. А что нам говорит статистика, а? Не знаешь? А статистика говорит нам, брат, что большинство убийств в богатых квартирах совершается прислугой хозяев. Служит какой-нибудь лакей или горничная, служит своим господам, потом – бах! Отставка. Или с хозяйкой поругается, или недосчитаются в доме чего. Оказывается такая прислуга неожиданно без места и без всяких средств, вот зло и начинает таить. Бывает и по-другому – хозяева к своему человеку всю возможную ласку и доброту высказывают, а он, сучье семя, все равно их своими врагами считает, потому как завидует. Они, дескать, всегда кушают сытно и пьют сладко, а тут служишь им с утра до вечера, рук не покладая, а платят тебе за это десять рублей. Поэтому я, как мы только на место прибыли, решил разузнать, не было ли у убиенной генеральши какого казуса с прислугой. Зашел я в дворницкую, да все там и вызнал. Оказывается, служил у мадам Штрундман до конца минувшего месяца некий Евлампий Чистов. Служил с полгода, нареканий не имел, и тут, неожиданно, барыня ему от места отказала. Вышел промеж них скандал – в краже она его заподозрила. Евлашка ни в чем не сознавался, называл барынины претензии наветом, а после отставки несколько раз к генеральше пьяным приходил и денег требовал, считал, что должна она ему осталась. Последний раз у них до полиции дошло – хозяйка горничную за дворником посылала, чтобы он лакея бывшего утихомирил. Скрутили его дворник с подручными и в часть сдали, он там сутки в холодной просидел. А сегодня поутру дворник его опять во дворе видел, и опять пьяного. Божится, что выгнал взашей. А Чистов, видать, вернулся и незаметно в дом проскользнул. Доложил я обо всем Жеребцову, узнали мы в адресном столе нонешнее Евлашкино место жительства, поехали в Коломну, он там на Псковской угол снимает, и взяли его тепленьким. Точнее, не тепленьким, а пьяным вдрызг. Сейчас он у нас в кордегардии в себя приходит.
Кунцевич перебил старшего товарища:
– А почему ты думаешь, что это непременно Евлампий убил? Ну поругался он с барыней, ну заходил сегодня во двор, дальше что? Может, как его дворник прогнал, так он больше туда и не возвращался?
– Мечислав Николаевич! Вы, прежде чем спрашивать, до конца дослушайте. Вы думаете, стал бы я вам об успешном розыске докладывать и водку в эту честь пить, если бы не было бы у нас против Евлашки чего существенного, а? Плохо тогда вы меня знаете. Прежде всего следы. У него на ноге правый носок – весь в крови. Сапоги-то он от крови отмыл, а вот носок нет. На носок внимания не обратил и то, что он в крови вымазан, не увидел. Зато я увидал. Сразу, как только зашли мы к нему в комнату, я этот носок и узрел. Далее. Сундук у него под кроватью стоит, в котором хранит он свое имущество. На замок, гад, закрывал! А ключик на веревке на шее таскал, вместе с крестом. Снял я аккуратненько этот ключик, открыл замочек, порылся в Евлашкином барахле и нашел! Полдюжины серебряных ложек и серебряную же солонку. Откуда они, спрашивается, там?
– Так эти вещи у генерала были похищены?
– Конечно! Генерал, правда, эти ложки и солонку за свои не признал – он на столовую посуду никакого внимания не обращает, но рассказал, что супруга-покойница как раз на пропажу столового серебра ему и жаловалась, и лакея Евлампия Чистова в этом подозревала. Теперь ждем
