– Приезжали? – поинтересовался Пахом.
– Не, тихо было. Но зело страшно.
– Отчего же днем не ушел?
– Опасался, засели они недалече где-то да промаха мого ждут. Чтобы сам вылез.
– Дык, ты чего же, купец? Так и сидел бы в бочке, пока брюхо не отсохнет?
– Тебе, никак, не спится, Пахом? – кротко спросил Андрей и шумно зевнул. – Ну так тебе первому и сторожить. От звуков странных и подозрительных. Углядеть-то все едино ничего не получится.
Однако ночь прошла на удивление тихо. Князь, проснувшись, даже огорчился. Похоже, если бы они все время ночевали в поле, никаких напастей с упырями вовсе бы не случилось. Вот и угадай поди, где найдешь, где потеряешь. Холопы уже поднялись и теперь запрягали лошадей. Дядька сумел соорудить из чего-то костер, от варева в котелке аппетитно пахло мясом. Потянувшись, Зверев бодро скатился по лестнице, подошел к колодцу, кинул вниз стянутую железными кольцами бадью, вытянул и, споро раздевшись, опрокинул себе на голову. Торопливо обтер ладонями тело, вытянул из черной глубины еще воды, ополоснулся снова.
– Обожди, Андрей Васильевич! – крикнул от сарая дядька. – Сию минуту рубаху свежую принесу. Шелковую, дабы не так припекало.
– Можно подумать, мы тут от жары страдаем.
– А ты на небо глянь, княже. Распогоживается. Облака поползли заместо марева. То к перемене. Отвяжутся дожди, мыслю… – Пахом неспешно подошел, нагруженный одеждой. Протянул бледно-розовую шелковую рубаху с вышитой вокруг ворота пятнистой змеей, поддоспешник. – Да, померзли мы за эти дни, промокли. Ныне бы в баньку завалиться, пропариться хорошенько, пот веником согнать… Да где ее возьмешь?
– Баня русскому человеку всегда к месту. Только зачем ты мне байдану притащил? Упыри здешние вроде только ночью нападают. Утро на дворе, Пахом!
– Рази не слышал, княже, о чем купец вечор сказывал? – Дядька упрямо сунул хозяину поддоспешник. – Всадники обоз его грабили. Да еще и охоту обещали затеять. Когда это упыри охотой баловались али на конях скакали? То люди живые, душегубы обычные. Недалече хоронятся, за дорогой следят. А у нас тридцать возков груженых, да всего четыре мужа при том добре! Тут не то что тать, иной воевода полюбопытствовать захочет. Надевай, Андрей Васильевич, надевай. Холопы ужо в броне, да и я юшман себе приготовил.
– Пуглив ты больно, Пахом. Неужели и в молодости таким был?
– По молодости, княже, я лишь свой живот оберегал. А ныне и твой тоже. Надевай!
Зверев смирился, влез в тяжелые жаркие доспехи, вернулся к огню, возле которого бессмысленно суетился коротышка, и зычно спросил:
– Илья! Ты бочку-то купцу Чекалину вернул? То его добро, не наше. Как он без бочки тут останется?
– Нет!!! – взвизгнул Чекалин. – Я не останусь! Я с вами пойду!
– Куда ты с нами? Мы к Великим Лукам путь держим. А тебе, помнится, в другую сторону.
– Нет! Не надобен мне более Дорогобуж! – закрестился купец. – Не хочу! С вами! Чур меня, не останусь один! Не останусь!
– Коли так, – не стал больше подшучивать над Семеном Зверев, – поведешь вместе со всеми повозки. Первым пойдешь. Дорогу, надеюсь, помнишь?
Путники подкрепились, запили жирную мясную кашу сладким сытом, и вскоре обоз медленно пополз обратно, в сторону «стратегического» тракта Дорогобуж – Великие Луки.
Пахом оказался прав: дожди отступили. Редкие кучерявые облака лишь изредка накатывали на солнце, даря земле короткую прохладу, после чего горячее Ярило опять обрушивало вниз весь свой жар. Над полями и лугами поднимался хорошо видимый белесый пар, макушку под волосами припекало, тело же оставалось мокрым, как от дождя. Как не вспотеть, когда на тебе войлочная шкура в полтора пальца толщиной! В такой одежде зимой, в морозец щеголять, а не в канун Кузьмы и Демьяна[31] разгуливать.
За лугами дорога ненадолго ушла в густой до черноты еловый лес, но уже через версту снова оказалась на богатых, давно не кошенных лугах. Еще два часа пути – впереди показался мосток через ручей, совершенно неразличимый в густых зарослях таволги и осоки. Здесь люди устроили небольшой привал, перекусив и дав отдых лошадям, а после полудня двинулись дальше, неспешно наматывая на колеса пыльные проселочные версты.
От зноя глина успела застыть до прочности асфальта, телеги больше не вязли, катились ходко, и теперь людям приходилось поторапливаться, чтобы не отстать от своей добычи. Андрей повеселел: у него имелся надежный проводник, он больше не боялся завязнуть в какой-нибудь низине – и в запасе оставалась еще целая неделя до полнолуния. В общем, судьба повернулась к нему лицом.
– Приближаемся, – оглянувшись на скачущего рядом с обозом князя, громким шепотом сообщил Семен Чекалин. – Версты через три усадьба будет.
– У-у, – усмехнулся Андрей. – За три версты всякое случиться может. А чего шепотом говоришь?
– Дык, княже, странно сие… Усадьба богатая. И вдруг – пустая. Ни холопов, ни подворников на хозяйстве, ни скотины. Разве так бывает?
– Умеешь ты настроение подпортить, купец… – Князь дал Аргамаку шпоры и умчался вперед.
Три версты туркестанский скакун пролетел, как птица – в один миг. Усадьбу боярина Калединова князь увидел еще издалека. Размером немногим менее отцовской, она прочно обосновалась в излучине реки, поднимаясь над полем белых и желтых кувшинок метров на пять: три метра – земляной вал, еще два – бревенчатые стены. Если прибавить то, что неведомая протока имела ширину не меньше десяти саженей, – укрепление надежное. Его, почитай, только с одной стороны оборонять при нужде придется. Над стенами возвышались кровля дома и два православных креста: над луковкой рубленого храма и над острой шапкой колокольни. Видать, прочие постройки были заметно ниже.
Не доезжая до усадьбы примерно полверсты, Зверев свернул к воде, спешился, ослабил Аргамаку подпругу, но к реке не пустил: горячий после галопа, запариться может. Так и стоял, удерживая скакуна под уздцы и наблюдая за маленькой боярской крепостью. Ворота открыты – хоть и одна только створка, – неподалеку пасется табун в два десятка лошадей. Двое пастухов: один с кнутом, в длинном черном кафтане, второй – в светлой косоворотке, маленький. Подпасок, что ли? Оба ходят. Значит – живые. Над воротами, свесив через бревно руки, стоит холоп в темной
