Кстати, в Чехословакию Табаков попал на следующий год после премьеры сериала — в 1974 году. О том, как это произошло и что из этого вышло — мой следующий рассказ.
Олег Табаков в фильме «Война и мир» (реж. С. Бондарчук). 1965–1967 годы
Кадр из фильма «Мэри Поппинс, до свидания» (реж. Л. Квинихидзе). 1984 год
И снова Чехословакия, или Обыкновенный выговор по партийной линии
В Чехословакии Табаков не бывал с 1968 года. И вот шесть лет спустя она возникла на его горизонте снова. Причем вовсе не по его желанию, а даже наоборот — вопреки ему. Каким образом? В 1974 году Табакова поставили перед фактом: ему надо съездить в Чехословакию в рамках культурного обмена, чтобы поставить там все того же «Ревизора». Причем никакие отговорки, чтобы не ехать, не принимались. А ехать Табакову очень не хотелось. Почему? Он ненавидел новые чехословацкие власти, пришедшие, как он считал, на советских «штыках». Но надо было найти отговорку. И Табаков решил пойти на хитрость. Он выдвинул устроителям намечающейся культурной акции следующее условие его будущей поездки: собрать всех тех актеров театра «Чиногерны клуб», с которыми он играл шесть лет назад в «Ревизоре». Хитрость заключалась в том, что Табаков заведомо знал, что его условие невыполнимо. И вот почему. Один из актеров — Павел Ландовски, игравший городничего Сквозник-Дмухановского, уже давно работал в венском Бургтеатре, находясь за пределами революционной Чехословакии в совершенно «контрреволюционной» Австрии. Табаков был твердо уверен, что Ландовски им заполучить не удастся и поэтому ехать никуда не придется. Но он ошибся. Москва телеграфировала об условиях Табакова в Прагу и там… сделали невозможное — собрали всех участников «Ревизора»-68 вместе (зачем им это было нужно, до сих пор непонятно; впрочем, может, таким образом они хотели «засветить» своих оппозиционеров?). В итоге нашему герою не оставалось ничего иного, как лететь в Чехословакию. С собой он прихватил две огромные банки черной икры и два ящика водки.
Как и в 1968 году, на спектакль Табакова снова пришла масса (!) контрреволюционеров. Только если раньше они были легальными, то теперь стали полулегальными. Это были: Павел Когоут, Ярослав Востры, Алена Востра, Иржина Шворцева, драматург Смочек и многие другие хорошо знакомые Табакову люди. После спектакля, как и положено, был устроен банкет под черную икру и водку, привезенные московским гостем. Так началось то пребывание Табакова в Праге.
В течение недели состоялось еще несколько представлений. И каждый раз после спектакля к Табакову за кулисы и в гостиницу приходили контрреволюционеры, которые взахлеб рассказывали ему, как своему, о том «маразме», который был установлен цензурой по приказу КПЧ в театральном цехе после августа 1968 года (наверняка эти разговоры «слушались» местной СТБ — аналог советского КГБ). Табаков внимал этим разговорам и понимал: добром для него эти разговоры не закончатся. Так и вышло.
По возвращении на родину он узнал, что в Москву из Праги пришла телеграмма от руководства ЦК КПЧ, где сообщалось о том, как Табаков все свое пребывание в Чехословакии встречался с контрреволюционерами. В итоге спустя какое-то время артиста вызвали в Бауманский райком партии на «разбор полетов». Вел это действо 1-й секретарь райкома Валентин Макеев, а среди присутствующих были замначальника управления культуры исполкома Моссовета Михаил Шкодин, замминистра культуры по международным делам Владимир Попов и др. Однако настоящей экзекуции не получилось: советские коммунисты решили своего товарища чехословакам не сдавать. В итоге Табаков получил обыкновенный выговор без занесения.
Из любимчиков в невыездные
В 1974 году театр «Современник» сменил место прописки: с площади Маяковского он переехал на Чистые пруды. Поселился он в здании бывшего кинотеатра «Колизей». А еще раньше там располагался купеческий клуб, при котором даже был небольшой… публичный дом.
Этот переезд стал возможен благодаря 1-му секретарю Московского горкома КПСС Виктору Гришину, который хорошо относился к Олегу Табакову. Это он способствовал тому, чтобы актер был назначен директором «Современника» и стал кандидатом в члены горкома партии. Короче, при таком раскладе Табакову светили вполне хорошие перспективы. Но он сам все испортил. На одном из заседаний горкома наш герой, у которого от близости к власти, видимо, закружилась голова, взял и припомнил Гришину слова о том, что это он, дескать, «пробил» театру здание на Чистых прудах в качестве подарка. После чего Табаков заявил: «Какой подарок? Когда мы находились на площади Маяковского, мы были безубыточным, прибыльным театром. А когда его перевели на Чистые пруды, то из-за амортизационных отчислений он стал убыточным, дотационным».
Этих слов Гришин своему бывшему любимчику не простил. И в течение двух лет Табаков был невыездным — не ездил за границу. Но затем опала была снята, и все вернулось на круги своя. Партия и в этом случае не захотела ссориться с «любимым артистом советского народа».
«Табаковщина»
Между тем пост директора стал поводом к тому, что у Табакова участились конфликты с его коллегами по театру. Это и понятно: кто-то ему просто завидовал, а кто-то был недоволен тем, как он пытается навести дисциплину в театре, который всегда считался «пьющим». Впрочем, иногда эти причины тесно переплетались друг с другом, а иногда в дело вступали и другие причины, например идейные или этические разногласия. Вот лишь один пример — с актером Олегом Далем. Был он человеком пьющим, но вдобавок еще и принципиальным. Советскую власть он тоже не любил, но еще больше он ненавидел тех, кто относился к этой власти, как он, но при этом всячески ей ПРИСЛУЖИВАЛ — состоял в партии, получал от нее награды, ездил за границу и т. д. и т. п. И если Даль сталкивался с подобной беспринципностью, то молчать не мог. Правда, не всегда говорил это в лицо своему оппоненту — предпочитал «изливать душу» в своем дневнике. 29 июля 1974 года он записал на его страницах следующее:
«Табаковщина» или «Табаковизмы».
Объяснение нашел у Ф. М. Достоевского… наконец-то… измучился…
Вот оно — «Это тип и воплощение, олицетворение и верх самой наглой, самой самодовольной, самой пошлой и гадкой ординарности!
Ординарности напыщенной, ординарности не сомневающейся
