На язык просится «чурбан бездушный», а душа просит – «золотой ты мой истуканчик», «палочка ты моя выручалочка», хоть и «стоеросовая» местами.
А что за грохот в коридоре?
Такое впечатление, будто рота новобранцев в кирзачах носится по паркету. И вопли…
Что-что? Что это? Галлюцинации?
«Лежать всем!», «Мордой в пол!», «Руки! Руки за голову!», «Куда ты прыгаешь, убогий!», «Тихо всем! Работает спецназ!»
Наши!
Я рванул на крики обратно, но Козет предусмотрительно удержал меня за плечо.
– От своих огрести хочешь? Присядь пока.
Мы устало стекли по стенке на пол.
Прав, как всегда, мой инструктор. Мудр аки змий. У нас тайм-аут. Пусть шустрые мальчишки в красивых черных прикидах нарезвятся вволю. Не каждый день у них такие реальные забеги. А как они тут появились?
Ну вот, адреналин начинает отпускать, и мозги возвращаются на место.
И вновь как-то хочется позадавать себе вопросы. С тем, чтобы поломать голову над вариантами ответов. Портативная версия элитного клуба «Что? Где? Когда?».
Спецназ?
Ну да. Спецназ. Чего удивляться? Это же не зеленые человечки с Марса. Вполне реальное явление в нашем деле. Чего тут гадать, версий немного. Или Ирина вызвала этих бодрых ребятишек, или Шеф. У них обоих уровень девиантного отношения к методическим рекомендациям Конторы гораздо ниже, чем у нас с Козетом. И соображают они порой быстрее. И дальновиднее. Мы с моим братом-инструктором все же больше импровизаторы. Экстремалы на выгуле. За что, собственно, и будем сейчас огребать от наших теоретиков. Я – от Шефа, Сан-Саныч – от своей возлюбленной. Просто так нам наши похождения дуэтом не спустят.
Только почему у меня остается смутное ощущение неравнозначности?
Грозный галдеж в здании постепенно пошел на спад. Гомон стал приобретать рутинно-деловой оттенок. Мирно и обыденно загорелся верхний свет, залил сначала слепящей массой пространство, резанул по глазам и… стал обычным.
Сан-Саныч встал, отряхнулся, залез куда-то глубоко за пазуху и вытащил на свет божий… удостоверение? Пошел на «дело» с корочкой? Дурной тон вообще-то. А, впрочем, теперь не Великая Отечественная, и пользы от документа бывает гораздо больше, чем вреда. Как сейчас, например. По крайней мере, прикладом между глаз не засветят.
Мы с трудом выцарапались из-за штабелей и… замерли в оцепенении.
Нет, мы не ошиблись.
Тут были свои. Тут даже был Шеф с Ириной, успели подняться с первого этажа. И были тут задержанные бандиты – и невредимые, и слегка помятые. У некоторых даже были сломаны отдельные фрагменты костей скелета, не очень жизненно важные, к их счастью. И медики оказывали кому надо первую неотложную помощь. И криминалисты начинали свой монотонный неблагодарный труд. И даже озабоченные строители, словно встревоженные пчелы над разбитым ульем, начинали свое тоскливое жужжание.
А еще здесь был мертвый Богдан.
То есть без вариантов мертвый.
Он так и сидел на стуле, к которому был привязан, а вместо правого глаза на лице у него была дыра. Огромная и сочащаяся бурыми пузырями дыра. Словно в малобюджетном фильме ужасов с дешевыми и бездарными гримерами. Так все было чрезмерно демонстративно, безвкусно и эстетически грубо.
Как чаще всего и бывает в жизни.
И возле него медики даже и не возились. Проходили мимо, порой огибали его, как досадное препятствие, как тумбочку, как табурет, которым я разбил башку его убийце, и от этой обыденности и простоты становилось еще страшнее.
Ноги не слушались, но где-то в глубине сознания истерически бесновалась какая-то невыносимая мысль, которая, наверное, даже и не родилась толком, но уже звала и терзала мозг – сейчас ты сделаешь это, ты в лепешку разобьешься, но это сделаешь, и сделаешь это… вовремя.
Вовремя?
Время!
С днем рождения, мысль-истеричка.
Я решительно подошел к Ирине.
– Едем!
Она вопросительно посмотрела на меня. Потом на Шефа.
– Нет времени объяснять. Счет на минуты. Едем!
Сергей Владимирович чуть заметно кивнул, не разжимая бескровных губ.
– Я с вами?
Козет.
Нет, друг. Ты и так сделал больше, чем мог. И больше уже не сделаешь.
– Нет, Сан-Саныч. Объясни все Шефу… что сможешь. А я буду через сорок минут. Ирина!
– Идем.
Я бросился в коридор, на лестницу, через главный ход – наружу. Даже не спрашивая, где мотоцикл, что было сил припустил по дороге к бетонному заводу. Ирина не отставала. Молча и без вопросов, как мы обычно и действуем в боевом режиме.
Так и есть. Возле темной «Волги» – бойцы спецназа и два спеленатых бандитских тела. Тут же и мотоцикл. Без лишних слов я забрался на заднее сиденье. Ирина тут же села впереди и дернула ногой стартер.
– На Ленина нужно, – крикнул я ей сквозь шум мотора, – к Дому культуры строителей. Там через дорогу аптека, круглосуточная. Нам туда. А потом на Матюху. Там я покажу.
– Держись крепче! Не стесняйся.
Теперь главное – успеть.
Эпилог
На удивление, нас с Козетом не четвертовали.
И даже не колесовали. Да что там, даже в кипятке ни разу не сварили и кожу предпочли не сдирать. Больше скажу, морщась и гримасничая, Сергей Владимирович после скрупулезного «разбора полетов» вынужден был признать целесообразность всех наших действий. В том числе – подчеркну – и моих тоже, как это ни странно. В той их части, разумеется, о которой я счел нужным ему сообщить. Ирина знает чуть больше. Знает и молчит.
После всех событий он стал чуточку другим, наш начальник. Да и мы, скорей всего, тоже. Все мы растем, меняемся, как-то меняем мир вокруг себя. А этот измененный нами мир бумерангом пытается и нас слегка покорежить.
И все это – как школьную домашку выполнять без черновика.
Все набело, с первого раза. Без права на ошибки и помарки. Точнее, это право все же присутствует, как мы с вами раньше выясняли, но оно как раз и находится в той самой обойме роковых выстрелов, меняющих мишень-действительность самым непредсказуемым образом.
И только немногим дано знать, куда полетит пуля. Замечу – не куда может полететь, а именно куда полетит. В какое конкретно место вонзится расплавленный от сверхзвуковых скоростей кипящий свинец, в какие стороны побегут разрывы и трещины на истерзанной фанере, куда взметнутся хлопья обожженной бумаги и многое-многое другое.
Только к чему эти знания?
Эти избыточные и никому не нужные знания. Эта лишняя ветка в переросшем кустарнике. Лишний язык пламени в лесном пожаре. Этот лишний кружок волн вокруг булькнувшего на глубину булыжника. Насколько его хватит? Кому он поможет и что он изменит?
Все суета.
Все тлен, если… если, вопреки собственным инстинктам и заветам равнодушной матушки-Природы, ты начинаешь жить не только для самого себя, всеми правдами и неправдами выгрызая свое жизненное пространство. Если ты осмеливаешься попирать устои эволюции и позволяешь себе безрассудство заботы о других людях. Нет, не родственников. И не соседей. Не братанов, не земляков, не одноклассников и не сослуживцев. Просто других. Посторонних. Чужих и даже не всегда хорошо к тебе относящихся.
Слов нет, это легко делать, имея в запасе целую
