– Правильно сказали – «дар Божий». Конечно же, ни я, ни родители не подозревали, что у меня есть голос. Прорезался же он на… картошке, куда послали нас, первокурсников-медиков. В день приезда вечером попали мы на танцы в сельском клубе – полуразрушенной церкви. На стенах – керосиновые лампы, полумрак. Но настроение отличное было. Я каким-то образом оказался на сцене – в голове тогда роились мелодии Вадима Козина, Петра Лещенко, Александра Вертинского. Словом, я начал петь… А утром вижу: вокруг меня образовалась некая аура всеобщего внимания – девушки загадочно улыбаются, парни хлопают по плечу, кто-то подложил вкусный кусок мяса…
Приехали с картошки, вижу объявление в институте: приглашают студентов в хор. Я и внимания не обратил бы, если бы не грозная приписка о том, что не прошедшие прослушивание лишаются стипендии. Таким вот образом ректор института – страстный любитель хорового пения – приобщал студентов к искусству. Мне очень уж не хотелось терять 28 рублей стипендии, я спел «По диким степям Забайкалья…» и стал участником хора. Нисколько не жалею: хор у нас оказался замечательным, им руководил милейший человек Василий Алексеевич Патрушев. Он первым познакомил меня с музыкой Чайковского, Рахманинова, Шуберта, Шумана. В хоре я стал солистом.
– Вы, конечно, тогда и предположить не могли, что в один прекрасный день выйдете на сцену концертного зала ООН в Нью-Йорке?
– Я не мог предположить, прежде всего, что, учась в Иркутском мединституте, окажусь на Западе (Западом у нас называлось все, что западнее Иркутска), то есть в Ленинграде. Деньги на поездку мне дали родители за прилежание в учебе и за успехи в хоре. К тому же меня расхвалил гастролировавший тогда в Сибири певец Михаил Давыдович Александрович, прослушавший меня и убедивший родителей в том, что голос, данный мне Богом и природой, надо развивать. А вы говорите об ООН, о Нью-Йорке. Все это было потом.
– Вы, видимо, родились под счастливой звездой, если, приехав в Ленинград чтобы, главным образом, развлечься, погулять, неожиданно, прежде всего для себя, не имея с собой никаких документов, кроме студенческой книжки, не имея знакомых, а тем более влиятельных лиц, стали… студентом Консерватории?
– Очевидно, меня вела рука Господня. Красавец Ленинград, белые ночи, театры меня околдовали. Однажды, выходя из Мариинки, я перешел улицу и остановился у входа в Консерваторию – увидел объявление о прослушивании вокалистов для зачисления на первый курс. Не отдавая себе отчета во всей авантюрности затеянного, я записался. А затем начались чудеса: прошел первый тур, второй… В третьем, ожидая своего выхода, весь день не ел, не пил, очень устал. Тогда я еще не знал, что вокал, как и спорт, требует соблюдения режима питания, отдыха. Много чего не знал. Но собрался с силами и спел, получил четверку с плюсом, с пятеркой оказался только Вася Ильвохин – тогда уже солист Мариинки. Профессор Евгений Григорьевич Ольховский огласил мою фамилию в списке принятых, чему я был изумлен и несказанно обрадован. Вот тогда-то поверил, что голос у меня есть и что судьбой мне предначертано петь для людей.
– Петь для людей – весьма ответственная миссия. Вас не пугала мысль о том, что не справитесь, что не хватит знаний, быть может, обшей культуры, образованности?
– Мое счастье в том, что я хорошо сознавал: Консерватория, конечно, мне даст образование, но по-настоящему образовать себя должен только я сам, и никто другой. Я погрузился в учебу, почти все вечера отдавал посещению театров, куда нас, консерваторцев, пускали на галерку бесплатно. Мне страшно повезло в том, что я попал в один из лучших консерваторских потоков и учился с Юрием Темиркановым, Еленой Образцовой, Евгением Нестеренко, Владимиром Атлантовым, Ириной Богачевой… Четыре года в консерваторском общежитии в комнате 22 я прожил бок о бок с Юрием Хатуевичем Темиркановым. Кем стали мои сокурсники – говорить излишне: они известны всему миру.
Эдуард Боксер
– Да, они стали великими артистами. Но давайте вернемся в 1973 год, когда вы выступили па концерте в Организации Объединенных Наций. Тогда, помнится, в прессе было много шума об открытии морской линии Ленинград – Нью-Йорк. Вы – в числе известных советских дипломатов, ученых, деятелей искусств отплыли па теплоходе «Лермонтов» в Америку…
– В моей жизни было много городов: Париж, Лондон, Стокгольм, Мадрид – почти все европейские столицы, Рио-де-Жанейро, Монреаль… В Нью-Йорке нас встретили с почетом. Ошвартовался «Лермонтов» у причала № 1 – это высокая честь. Запомнилась экскурсия по зданию ООН – мы осмотрели рабочие залы, украшенные картинами Сикейроса, скульптурами Вучетича, библиотеку. Нам показали трибуну, по которой когда-то Никита Хрущев, сняв ботинок, принялся стучать, чтобы утихомирить освиставший его зал. Запомнился, конечно же, и концерт в Голубом зале, где я спел «Калинку», «Коробейников», итальянские песни. Потом мне сказали, что я был первым советским певцом, выступавшим в ООН.
Впоследствии здесь пели Людмила Зыкина, Борис Штоколов, Муслим Магомаев и другие паши знаменитые артисты, но первым довелось быть мне.
– В вашей долгой артистической карьере случалось, наверное, всякое. Что особенно врезалось в память, оставило след в душе?
– Действительно, случалось всякое. Хорошего было больше, чем плохого. Скажу откровенно, я имел немало возможностей устроить свою жизнь на Западе – на том Западе, но не счел это нужным: я сросся сродной Сибирью, где могилы моих предков, с Россией, с любимым Ленинградом. Этому городу обязан многим. После Консерваторий пел в Оперной студии, подготовив партии Ленского, Альфреда, Фауста и Герцога. Затем год проработал в Оперном театре города Фрунзе. Вернувшись в Ленинград, получил приглашение в Мюзик-холл, с ним побывал на гастролях в десятках стран мира – это ли не прекрасно! Счастлив, что и сейчас меня приглашают петь на лучших концертных площадках Петербурга.
– В артистической среде Вы слывете весельчаком, балагуром. Это Ваше естество или маска?
– Как-то выступал в Мурманске. Гастролями остался доволен. Возвращался самолетом, и среди пассажиров оказалось много хороших знакомых. Попросили спеть. И вот на высоте 10 тысяч метров, перенапрягая голосовые связки, дабы перекрыть гул турбин, я провел этот необычный концерт. Так что, скажите, это – маска? Пет, думаю, – естество.
Имея столь приятный, сильный голос, хорошие артистические данные, иные певцы, наверно, уже дважды были бы заслуженными и народными артистами. У Эдуарда Боксера нет пока таких званий и титулов. Но у него есть нечто большее – постоянная, неугасимая любовь многочисленных поклонников его таланта. Слушателей покоряет великолепное исполнение русских романсов и песен разных лет на итальянском и английском языках, разнообразие богатого репертуара. Через неделю Эдуарду Боксеру исполнится 56 лет. Поздравляем вас, маэстро!
С артистом за кулисами беседовали Борис КАМЕНСКИЙ и Юрий ГОЛУБЕВ
Памяти певца Эдуарда
