– А теперь идите, – вывел его из забытья голос Кураева.
– Куда идти? – ошеломленно спросил он.
– Вон к той карете, – ответил Кураев. – Вас там ждут. И быстрее возвращайтесь обратно, а то вам долго придется оттирать меня и лечить от простуды. И не забудьте вернуть мне отцовскую шпагу по возвращении… – крикнул он уже вдогонку выскочившему вон Мировичу, который не стал дожидаться, пока кучер-преображенец опустит для него лесенку, и сгоряча спрыгнул на землю.
Слов Кураева он не расслышал, но от прыжка едва затянувшаяся рана тут же дала себя знать, он сморщился от боли и зашагал, придерживаясь за бок одной рукой, к стоящей неподалеку от них богато украшенной карете, запряженной четверкой лошадей. На запятках стояли два форейтора в ливреях. Один из них любезно встретил его и, подав руку, подсадил вверх. Там горела небольшая масляная лампадка, подвешенная на цепочке к потолку кареты, а на сиденье находились две дамы в приспущенной на глаза черной вуали. Он сел напротив них, поздоровался и в ответ услышал мягкий, но в то же время решительный, уже почти забытый им голос:
– Вы заставляете себя ждать, господин подпоручик…
– Прошу прощения, но…
– Не стоит объяснять, – все так же властно произнесла сидевшая напротив него женщина. – Вы прощены, поскольку больны. Но в следующий раз не задерживайтесь, когда вас ждут дамы.
– Ни в коем случае! – чуть не закричал Василий радостно, сообразив, что ему намекают еще и на следующую встречу.
– Вы очень темпераментны, как я погляжу, – с нотками осуждения проговорила его собеседница. – Вот даже Катенька сидит и переживает за вашу несдержанность. Так ведь? – обратилась она к сидящей рядом спутнице.
– Совсем нет. Ему позволительно, как человеку, столько перенесшему, – ответила та негромко, и Мирович тут же узнал ее голос, который сегодня вечером раздавался в доме Елагиных.
«Но как она так быстро успела добраться сюда?» – промелькнуло у него в голове, но ответить на свой вопрос он не успел, потому как его спросили:
– Как ваша рана?
– Спасибо, почти зажила, – ответил уже гораздо сдержанней Мирович и замолчал, понимая, что приглашен совсем не для разговоров о своем здоровье.
– Вы, наверное, думаете, зачем я вас вызвала на встречу? – словно читая его мысли, спросила обладательница властного голоса. – Можете не отвечать, – покачала она головой, увидев, как Мирович изготовился что-то сказать. – Я сама вам все объясню сейчас. В произошедшей дуэли имеется и моя доли вины, и мне совсем не хочется, чтобы в столице пошли разговоры по этому поводу. Поэтому я решила всячески избежать огласки того прискорбного случая и пригласила вас, чтоб изложить личную просьбу… – Она ненадолго замолчала и Мирович счел нужным сказать:
– Я выполню все, чего бы вы ни пожелали… Приказывайте, слушаю вас…
– Просьба моя не так проста, как может показаться на первый взгляд, но и не трудна, если говорить откровенно. Я попрошу вас об одной-единственной вещи: никому не рассказывать об этой дуэли. Не спешите отвечать. Иной раз неосторожно сказанное слово может повлечь за собой такие последствия, что потом, по прошествии времени, трудно понять, как это могло случиться. Я не буду объяснять причин, по которым именно к вам я обращаюсь с подобной просьбой. Но будьте уверены – в вашей воле погубить меня, если станут известны подробности того, что случилось в канун Рождества. Все остальные участники уже оповещены о моем желании забыть о том случае. С вами я решила переговорить лично. Вы человек вспыльчивый, но, на мой взгляд, честный. Я немного разбираюсь в людях…
– Я польщен вашими словами. – Мирович хотел было поцеловать ее руку, но она убрала ее за спину, дав понять, что считает подобный жест неуместным.
– Если вы дадите мне слово забыть обо всем, о чем я упомянула, то обещаю вам, что вы не будете привлечены в качестве одного из участников дуэли, которые, как вам должно быть хорошо известно, запрещены законом и жестоко караются независимо от причин их возникновения. Так что скажете?
Мирович опустился на колени и, перекрестившись, торжественно заявил:
– Клянусь Христом Спасителем, что от меня никто никогда ни слова не услышит о том, что произошло в канун Рождества.
– Уж коль мы решили с этим вопросом, то еще одна маленькая просьба: поклянитесь, что не будете упоминать моего имени…
– Клянусь! – не раздумывая, ответил он и тут же пожалел об этом, но не стал возвращаться к запретной теме, а все стоял на коленях перед той, чье имя он теперь должен был забыть.
– Вот, я говорила Катеньке, что вы умный человек. И она того же мнения. На сем и попрощаемся, храни вас Господь. А это вам на память о посещении столицы, но тоже не советую эту вещицу часто показывать. Просто храните ее, – с этими словами она вложила ему в руку небольшой предмет. – Все, прощайте, не смею вас больше задерживать, – проговорила она напоследок.
Мирович пришел в себя уже в карете рядом с Кураевым, который не задал за все время, пока они ехали, ни одного вопроса, понимая состояние Василия. Лишь потом, когда они отъехали достаточно далеко от места, где Мирович дал клятву в присутствии двух женщин, капитан спросил:
– Ну, милый друг, я рад, что все обошлось благополучно. А теперь советую вам ехать прямо к месту службы. Мой кучер довезет вас до ближайшей заставы, там вручит подорожную, небольшую денежную сумму, а дальше вы, надеюсь, доберетесь сами.
– Как ехать? – изумился Мирович. – Прямо сейчас?
– Так будет лучше, – подтвердил сказанное Кураев. – Только не лишайте меня отцовского наследства – верните шпагу, а вашу я уже приготовил, – и он указал на лежащую на сиденье кареты.
Мирович не знал, что ответить. Дел никаких у него в Петербурге не было, вещей с собой никаких, а сумку, с которой он приехал, он по привычке захватил с собой. Разве что хотел попрощаться с Федотовной, которой он обещал скоро вернуться, но вряд ли Кураев согласится сделать крюк к дому Елагиных. Но он все же осторожно заикнулся об этом и услышал непреклонное «нет». Василий не стал возражать или спорить. У него просто не было сил после всех событий вступать в очередной спор с упрямым капитаном. Вскоре карета остановилась у какого-то дома, и Кураев, хлопнув на прощанье Мировича по плечу, вышел из нее. Василий остался один, с тоской думая, что судьба играет с ним, как кошка с пойманной мышью, то отпуская, то показывая когти, и нет никакой возможности высвободиться из ее цепких лап. Потом он заснул, и снова ему снилась мельница, огромный камень подле нее и журчащая речка, неторопливо несущая свои воды в сторону моря.
Примечания
1
Чего мы
