– Это он потому так говорит, что короля Фридриха чуть ли не за бога почитает. Да о том и императрице известно.
– Не только императрице, но и всему миру, – вставил свое слово Понятовский, который предпочитал пиву венгерское красное вино и время от времени прикладывался к стоящему напротив него ажурному хрустальному бокалу, который Бестужев на правах хозяина поспешно наполнял до краев. Слуг он отпустил, как всегда делал во время встреч со своими осведомителями.
– Война сия для России хоть и тягостна, но почетна, – задумчиво произнес он. – Что тягостна, то понятно всякому, а почет … он не сразу для всех виден. Дай Бог, чтоб потомки наши поняли, ради чего она затеяна.
– Мое отечество полностью на вашей стороне, любезный Алексей Петрович, – заискивающе улыбнулся Станислав Понятовский. – Придет время, и Польша станет не только союзной России державой, но сама сможет дать отпор всякому.
– Может, доживу до тех славных дней, – неопределенно ответил Бестужев, хотя в душе считал отечество его, которое тот столь пышно восхвалял, страной второстепенной, которой будет уготовлена далеко не лучшая участь. И орудием исполнения своих замыслов он видел именно его, белокурого красавца, что, картинно положив ногу на ногу, восседал перед ним, считая себя вершителем судеб многих народов. На самом же деле Бестужев использовал его лоск и светские манеры в целях довольно примитивных, чтобы завладеть вниманием великой княгини, втянуть ее в амурные дела с поляком, а потом… потом он сможет незаметно дернуть за нужную ниточку, чтобы все вышло согласно его «системе», которую он ставил превыше всего остального.
Система же Бестужева была довольно проста: союз с Австрией и Англией, в результате чего Россия получала первостепенное значение во всех политических вопросах, связанных с решением внутренних европейских дел. Его противостояние Франции, сложившееся давно и незыблемое в сознании канцлера, вело к расколу с братьями Шуваловыми и близким им Михаилом Илларионовичем Воронцовым, которые, напротив, всячески заискивали перед посланниками Версаля и искали с ним долгосрочного союза. Самое интересное, что и родной брат Бестужева, Михаил Петрович, недавно направленный послом во Францию, стоял на стороне Воронцова, адресуя ему свои послания, стремясь всячески досадить брату-канцлеру.
Однако после известного дела Лестока, когда канцлер Бестужев сумел на много лет вывести Францию из числа держав, посланники которых были вхожи ко двору государыни, долгое время никто и не помышлял видеть ее в союзниках. Но пришел час, когда «система» канцлера дала трещину после подписания договора между Англией и Пруссией, что не только ускорило отправку в Пруссию российского войска во главе с Апраксиным, но и подтолкнуло версальский и петербургский дворы к взаимной симпатии. Однако Бестужев, понимая всю сложность своего положения, продолжал посредством собственных пружин и тайных рычагов приводить в действие сложнейший механизм внешней российской политики. Понятовский и Штамке были всего лишь малыми, но весьма важными детальками в том действе, но, тем паче, должны неукоснительно выполнять все поручения, что давал им канцлер.
– Смею сообщить, – подал голос Штамке, – что их высочество князь Петр Федорович третьего дня отозвался не совсем лестно о вашем сиятельстве, – скорбно опустив глаза к полу, показывая, как ему неловко сообщать о подобном, с тяжким вздохом проговорил тайный советник, пошевелив закрученными вверх усами.
– Очень интересно, – оживился Бестужев. – Что еще нелесного в наш адрес могли сообщить их высочество? Говорите, не стесняйтесь, рано или поздно мне сообщат о том, так станьте первым среди многих.
– Они заявили, что будут просить государыню, чтобы она отправила вас в ссылку или хотя бы удалила от дел, поскольку вы как будто бы и есть главный виновник войны с прусским королем.
– Замечательно! – захлопал в ладоши Бестужев. – Если так дальше дело пойдет, то их высочество меня к барьеру призовет на шпагах биться. И что же, ходил ли он к их величеству?
– Нет, уехали на охоту…
– И, видимо, там забыли о своей обиде на меня?
– Очень может быть, – вновь отхлебнул пиво Штамке.
– Их высочество все так же холодны со своей супругой? – обратился канцлер к Понятовскому.
– Не видятся по несколько дней и лишь на приемах или балах случается поздороваться друг с другом.
– Надеюсь, что именно вы скрашиваете своим присутствием общество ее высочества, – хитро улыбнулся Бестужев Понятовскому.
– В меру сил, – густо покраснел тот, – делаю все, что от меня зависит, лишь бы их высочество не скучали.
– Превосходно! Желаю дальнейших успехов, и все более убеждаюсь, что не ошибся в вас, – Бестужев чуть коснулся пальцами плеча польского посланника, – а потому сообщу приятное известие, которое, надеюсь, обрадует вашу милость. Так вот, болезнь ваша пошла всем нам на пользу. Маркиз Лопиталь сегодня днем сообщил мне, что версальский двор уже не хлопочет о вашем отзыве из России.
Речь шла о настойчивых просьбах французского двора убрать из Петербурга Станислава Понятовского, поляка по происхождению, но состоящего на английской службе, поскольку не так давно и до Туманного Альбиона дошли сведения о том влиянии, которое тот приобрел при молодом дворе через амурную связь с женой наследника. И тогда Бестужев, не желая окончательно разрушать свою «систему» и ощутить противодействие могущественной Англии, посоветовал Понятовскому сказаться на время больным и открыто, как раньше, не посещать жену великого князя. Тот послушно исполнил предписание канцлера, и Англия, сменив гнев на милость, то ли на самом деле или лишь сделала вид, будто ловкий поляк ее больше не интересует. О чем Бестужев и поспешил сообщить своему тайному агенту.
– Как?! – чуть не подпрыгнул тот на месте. – А я-то думал, что приглашен для прощания. Быть того не может! Какими путями и средствами удалось вам подобное?
– Пусть это останется моей тайной, – хитро сощурился канцлер. – Пока вы со мной, вам за свою судьбу опасаться нет оснований.
– Благодарю вас, ваша светлость, – Понятовский попробовал поймать для поцелуя руку канцлера, но тот спрятал ее за спину, показывая недопустимость подобного поступка. – Никогда не забуду того, что вы сделали для счастия моего.
– Чего там! – отмахнулся Алексей Петрович. – Дело наше общее, чтобы их высочество в радости и благополучии жили, а мы, слуги ее верные, всемерно думать о том должны.
– Нет, я просто не знаю, как отблагодарить вас, – прямо подпрыгивал на своем месте Станислав Понятовский. – Был бы я человек состоятельный, тогда бы…
– У вас еще все впереди, – с намеком ответил канцлер, – но одна просьба у меня к вам есть.
– Говорите, ваше сиятельство, – протянул обе руки к Бестужеву Понятовский. – Все, что в моей власти, обязуюсь выполнить беспрекословно. Более того, за честь почту.
– Да просьбочка-то небольшая,
