– Или вы, сударь, немедленно извинитесь, или назовите место, где я смогу получить от вас сатисфакцию.
– Вы меня вызываете? – захохотал ему прямо в лицо поляк. – Я сейчас же велю выгнать вас вон! Эй, кто там… – щелкнул он пальцами. – Выставите этого молодчика отсюда.
– Станислав, вы забываетесь! – остановила его властно великая княгиня. – Вы не у себя в Польше. Здесь я хозяйка. Прекратите кричать, как… как баба на базаре.
Понятовский, никак не ожидавший поддержки своего противника со стороны великой княгини, смешался, заметив, что все собравшиеся с любопытством прислушиваются к их ссоре, вполголоса выругался, смерил с головы до ног Мировича горящим взглядом и заявил:
– Как вам будет угодно. Если вы настаиваете, то завтра в шестом часу жду вас при входе в Верхний парк. И не забудьте шпагу с собой прихватить, молодой выскочка.
– Честь имею, – щелкнул каблуками Мирович и, печатая шаг, направился прочь из дворца.
Все собравшиеся расступались перед ним, как перед зачумленным, слышались отдельные восклицания, произносимые вслед, но отнюдь не сочувствующие Василию, а скорее порицающие его за дерзость и необдуманность. Но у него не было сил обернуться, ответить, заявить, что своей вины он ни в чем не видит. Голова пылала, и внутри клокотало чувство стыда, ярости и неудовлетворенности самим собой.
5«Вот и вышел в свет! Вот и добился расположения великой княгини! Потанцевал! Потанцевал! Еще как натанцевался…» – твердил он про себя, минуя мажордома, распахнувшего перед ним дверь из залы. Выскочив на крыльцо, он спохватился, что не надел епанчу, но возвращаться обратно не мог, так как не хотел предстать перед незнакомыми ему людьми в унизительном виде. Он хотел было идти пешком, но услышал сзади голос Кураева:
– Н-да, подобного поворота я предвидеть не мог. Что ж, поздравляю вас, милостивый государь! Теперь о вас непременно узнает весь Петербург.
– И вполне возможно, что на похоронах многие дамы будут рыдать в голос, что не имели ранее чести знать столь достойного кавалера, – возник из темноты с епанчей и шпагой Мировича в руках Иван Елагин. – Оденьтесь-ка, голубчик, а то умрете от простуды, а не от польского клинка.
– Не надо так запугивать нашего друга раньше времени, – заступился за Василия Кураев. – Правда, определенный резон в ваших словах есть. Мне приходилось слышать, что Понятовский – превосходный фехтовальщик, чего не могу сказать о нашем друге.
– Не от самого ли Понятовского слышали вы о том? – рассмеялся Елагин. – Не удивлюсь, если свои уроки он получал главным образом в спальнях высокопоставленных особ.
– Завтра мы об этом узнаем. Вы твердо намерены драться? – мягко спросил Гаврила Андреевич Мировича.
– Другого варианта не вижу, – ответил тот. – Разве что этот шляхтич надумает принести свои извинения…
– На это я бы меньше всего рассчитывал. Но что делать? Бал для нас закончился, отправимся в гостевые покои, чтоб лечь пораньше. Вы с нами, Иван Перфильевич? – поинтересовался у Елагина Гаврила Андреевич.
– А что прикажете делать? Этот поляк окончательно испортил мне настроение. Скажем так: бал не удался, – хмыкнул он и зевнул, прикрыв рот краешком ладони. – Да и выспаться перед завтрашним делом надо. Как понимаю, мне предстоит быть вашим секундантом? – спросил он Василия.
– Сочту за честь, – поклонился он.
– Ну, а мне сам Бог велел отправиться на поединок вместе с вами, – развел руки Кураев. – Как говорят не очень дружественные нам немцы: «Ich kann micht anders!»[7]
– Согласен, согласен, – подхватил Иван Перфильевич. – А теперь пусть нас проводят в спальные комнаты, как это положено в приличном обществе. Не тащиться же нам черт-те куда, на ночь глядя, чтобы потом сразу ехать обратно. Нет, в таких случаях сон для здоровья превыше всего.
Сыскали лакея, который препроводил их в низенький флигель, предназначенный специально для гостей, принес им легкий ужин и быстро удалился, не произнеся ни слова.
– А слуги при молодом дворе, как погляжу, вышколены отменно, – прожевывая кусок холодной телятины, заметил Елагин. – Не то что в покоях императрицы. Там каждый себя едва ли не столбовым дворянином мнит и разговаривают свысока, да еще норовят оглядеть, словно ты из зачумленной деревни только что приехал.
– Верное замечание, – согласился Кураев. – Великий князь во всем любит порядок и ни в чем никому спуску не дает.
– Кроме собственной супруги, – тут же съязвил Елагин.
– Что вы имеете в виду? – напрягся Мирович, ожидая подвоха в свой адрес. – Великая княгиня, на мой взгляд, весьма достойная женщина.
– Да разве я чего плохое смею сказать или даже подумать о прелестной Екатерине Алексеевне? – засмеялся Иван Перфильевич. – И умна, и начитанна, и держится, не в пример своему мужу, всегда ровно. Да только ни для кого не секрет, что в браке она весьма несчастлива. Случись завтра Петру Федоровичу воспринять престол, и я гроша ломаного не поставлю за будущность великой княгини.
– И что же может случиться с ней? – Мировича очень заинтересовали рассуждения его нового знакомого, и он попытался узнать от него как можно больше на этот счет. – Она законная жена наследника и…
– Вот именно, «и», – подхватил Елагин его мысль. – В наши дни между законностью и ее противоположностью – совсем незначительное препятствие, преодолеть которое умному человеку не составит большого труда. Вспомните о судьбе первой жены императора Петра. Надеюсь, вы в курсе, как с ней обошелся государь?
– Да, слышал, что дни свои она доживала в монастыре.
– Не удивлюсь, если Екатерина Алексеевна закончит примерно так же.
– Вы забываете о настроениях в обществе, – вытирая руки салфеткой, негромко сказал Кураев. – Я бы не стал сравнивать императора Петра Великого, одной лишь дубины которого все боялись пуще огня, и нынешнего наследника.
– Ага. Хотя они оба носят одно имя, – поддакнул Елагин. – Петр Алексеевич собственного сына под казнь подвел, и никто пикнуть не посмел.
– Как собственного сына?! – не поверил Мирович. – О подобном знать мне ранее не приходилось. Родного сына и казнил?!
– Вам, молодой человек, еще много чего интересного узнать придется, – усмехнулся Кураев. – Вы, надо полагать, и про Иоанна Антоновича ничего не слыхали?
– Про какого Иоанна? Про царя Ивана Грозного? Так он вроде как Васильевич прозывался.
– Эк, хватил! – захохотал Елагин. – Иван Васильевич, царствие ему небесное и не к ночи будь помянут, эвон, когда жил, а Иоанн Антонович и поныне живой.
– Кто ж таков будет?
Мирович заметил, как Кураев и Елагин обменялись выразительными взглядами, и лица их стали неожиданно серьезными.
– Бывший император, – вполголоса ответил Гаврила Андреевич.
– Что, и его казнили? – удивился Василий Яковлевич. – Про то не слыхивал…
– Хуже, чем казнили, – словоохотливому Елагину не терпелось просветить Мировича на этот счет, хотя Кураев тяжело вздохнул и сделал легкий кивок в сторону двери, но Иван Перфильевич лишь отмахнулся. – Все на балу, кому тут подслушивать? История сия, хоть и является тайной, но известно о ней многим. Потому рано или поздно вы, сударь, все одно узнали бы обо
