— Он почти не спал всё это время, — сказал Василий и посмотрел на Лилле, — ждал, когда вы придёте обратно.
— Ну что? Ну как там? — засыпал Лилле вопросами Веру и Птичку. — Что с Варей? Вы узнали? Она поправится? Вы были на Растекайсе?
Лилле и Василия особенно развеселил рассказ про Лефевра и его волка.
— Только вот они совсем ничего не знают про Варю и про то, как ей помочь… Но я уверена, что всё будет хорошо, — сказала Вера. — Скоро весна, скоро всё будет как раньше!
— Да, — задумался Василий. — Да-а… тем более что весна в этом году наверняка будет ранняя и тёплая, потому что Подснежники прислали мне с почтовым дятлом письмо…
— Что? Что они пишут? — заволновался тролль.
— Они радуются, — ответил Василий. — Они радуются, что вы, господин…
— Месьё, — поправил Лефевр.
— Простите, месьё Лефевр, так вот, они радуются, что вы наконец-то освободили их от своего проклятия!
— Фи! Какое ужасное слово! — поморщился тролль.
— И обещают, — продолжил Василий, — в скором времени навестить меня и устроить по этому поводу праздник.
— Какая хорошая новость! — обрадовалась Вера.
— А дятел? — спросила Птичка. — Он уже улетел?
— Да, — ответил Василий, — он улетел с ответным письмом.
— Жаль, — мечтательно вздохнула Птичка. — Всегда хотела познакомиться с почтовым дятлом…
Лилле сразу разговорился с Лаппи, и они даже выяснили, что у них давно-давно был какой-то общий родственник. Лаппи сказал, что этот родственник известен как пёс-мухоморщик, который заколдовал один-единственный мухомор. И на месте, где он рос, каждый год появлялся такой же, тоже заколдованный.
— Ничего себе! — возмутился Лилле. — Получается, я страдаю по вине своего далёкого предка, горе-мухоморщика! А если какой-нибудь лось съест этот мухомор! Что же тогда будет?
— Лось-то ладно! — решила присоединиться к беседе Птичка. — Но ты-то зачем его съел? Разве собаки едят мухоморы?
— Не знаю… так получилось, — вздохнул Лилле.
— Всё будет хорошо, — сказал Лаппи. — Больше его никто не съест, потому что, по преданию, съесть его можно только один раз. А теперь на его месте просто вырастет трава.
— Жаль, что этот один раз пришёлся именно на меня! — посетовал Лилле.
— Ничего не жаль! — обняла его Вера. — Ты самый лучший пёс! Таких больше нет на всём севере!
Вере снова стало грустно оттого, что больше она не увидит Лилле на своей улице. Грустно и радостно одновременно: именно здесь у него появился хозяин и дом.
— Во всём мире таких нет! — уточнил Лаппи.
Они немного отдохнули, а Лефевр поиграл на виолончели, чем немало всех удивил.
— Никогда не видел такого утончённого тролля! — сказал Василий. — Все, кого я знаю, — жуткие невежды и грубияны.
— Да, — согласился тролль и провёл ладонью по волосам, — я один такой, разъединственный.
— Скромный! — пошутила Птичка.
Но пришло время прощаться. Лилле и Лаппи долго-долго жали друг другу лапы и пообещали непременно встречаться, вернее, Лаппи дал слово навещать друга в Петербурге. Лефевру тоже понравилась эта идея, потому что где-где, а в Петербурге всегда можно повеселиться. Вера обняла Лилле за шею:
— Сакариас сказал, что в сказке мы всегда сможем встречаться, когда захотим.
— Конечно! — обрадовался Лилле. — Я не верю, что мы больше не увидимся. Этого не может быть!
— Ну ладно вам! — поторопил всех архивариус. — В долгих прощаниях нет никакого смысла.
Василий и Лилле проводили друзей к троллелёту.
— Скоро весна! — крикнул напоследок Лилле.
Вера ещё долго махала ему из окошка троллелёта.
История двадцать девятая. Вернулись
Вера очень волновалась, когда они приземлились на крыше одного из домов на улице Беллинсгаузена. Ещё бы: она вернулась домой, и скоро всё будет как прежде. Её сердце билось быстро-быстро, быстрее даже, чем у Птички. «Скоро уже! Скоро!» — думала Вера.
Они прилетели поздно вечером, так что на улице не было ни души. Даже луна скрылась за тучи: «Я не смотрю, я никому не скажу, что на крышу дома опустился троллелёт, и, только когда он улетит, я покажусь на небе».
— Ну что, выгружаемся! — сказал Лаппи.
Он нажал на кнопку, и из троллелёта выпала канатная лесенка, по которой можно спуститься с крыши.
— Нет, у вас тут не шарман, — важно произнёс Лефевр, — то есть невесело тут у вас. Дома, дома… улица… Я к такому не привык!
— Каждый привыкает к своему, — заметил Лаппи.
— Ну да, — согласился тролль, — но всё-таки… где у вас здесь танцуют?
— Я не знаю, — тихо ответила Вера. Ей сейчас было не до того.
— О тролли! — спохватился Лефевр. — Совсем забыл! Я ж опаздываю! Я катастрофически опаздываю! Гран суарэ ждёт меня! Австралийская вечеринка! Ур-ля-ля! Полетели скорее, Лаппи!
Лаппи тяжело вздохнул, посмотрел на Веру и сказал, что им и в самом деле пора. Вера с тревогой взглянула на свою улицу:
— Да. Надо идти.
Она подошла к троллю, обняла его, погладила Лаппи и стала спускаться по лесенке. Птичка ещё кружилась над крышей и рассуждала:
— Австралия! Вечеринка! Хорошо живёте, месьё! Я бы тоже… хотя нет… я уже никуда не полечу, кроме Гренландии. Только там мне и место. Счастливо отдохнуть!
— Будьте и вы счастливы в мире людей! — ответил Лефевр.
— Может, ещё встретимся! — сказал Лаппи.
И Птичка отправилась вслед за Верой, которая уже почти спустилась. Когда они обе коснулись земли, Вера прошептала:
— Ну, вот мы и дома.
Они посмотрели на крышу, помахали улетающему троллелёту.
История тридцатая. Последняя
Вера сидела на скамейке, подперев голову руками.
Весна в этом году — на редкость тёплая и ранняя. Снежный маяк давно растаял, и двор без него как будто опустел. Никто бы не смог занять его место. И даже птицы собирались, шумели, присвистывали, клекотали вокруг да около, но никак не на заветном пятачке маяка. Кто знает, где теперь его маленький таинственный обитатель? Может, всё там же, прячется в земле, в травяных корнях и ждёт новой зимы? На улице было шумно: туда-сюда носились велосипеды, кто-то спешил, кто-то просто шёл и радовался хорошей погоде. В солнечный день кому охота сидеть дома?
Вера прислушивалась к каждому шороху, замечала каждую пылинку, не могла надышаться густым еловым воздухом, смешанным с запахом разбуженной земли, — так она соскучилась по привычной жизни за время долгой зимней болезни. Она ничего не помнила, кроме постели, запаха лекарств и темноты за окном. Врач приходил, качал головой и, видимо, сам уже не верил, что ей когда-нибудь станет лучше. Но в конце марта всё изменилось: Вера чаще вставала, улыбалась и просила читать её любимые сказки. А скоро она и сама начала читать: медленно, по слогам, но сама. Жизнь окончательно вернулась в неё.
«Как жаль, что у меня нет сестры, — с досадой подумала она. — А весной и летом особенно жаль! Сколько бы мы всего напридумывали вместе! Куда бы мы только ни отправились!»
Вера ещё немного посидела и решила, что через некоторое время непременно напишет собственную сказку и посвятит её всем на свете сёстрам и братьям —
