Понятно, что школа не могла порадовать обилием спортинвентаря. Но и тот, что был (штанга, скакалки, две пары боксерских перчаток и боксерская «лапа» – плоская толстая перчатка с мишенью, которая использовалась для отработки точности ударов), дополняли методом «самодеятельности». Например, в качестве боксерской груши использовали резиновую камеру от волейбольного мяча. К тому же дома в сараях у каждого, кто остался в секции бокса, появились подвешенные к потолку мешки, туго набитые опилками, на которых отрабатывали силу удара.
Как-то «комсомольскообязанный» мастер спорта по боксу пришел к отчиму по какой-то надобности. И отчим, пряча лукавую усмешку, выговаривал добровольному тренеру:
– Сынок-то мой по твоему наущению все мешки поразбивал. Теперь и картошку хранить не в чем…
Больших высот в боксе Женя не достиг, совсем немного не дотянул до первого разряда. Провел несколько квалификационных боев, два из которых проиграл по очкам, а в самом первом бою даже побывал в нокдауне. Но боксерские навыки ему пригодились в жизни. Да еще как!..
На работе обстановка несколько иная. Здесь «обмыть» с бригадой первую зарплату – дело святое. Правда, бригадир контролирует:
– Ты, Женя, на нас не смотри. Мы мужики здоровые, тренированные. Поэтому полстаканчика булькни и хватит. Отдыхай.
Впоследствии от приглашений участвовать в выпивках в день аванса и в день получки – традиция есть традиция – Женя отказывался вежливо, но решительно:
– Извините, парни, но мне в институт нужно бежать.
И парни снисходительно басят в ответ:
– Учись, студент.
Но насмешки в этом их «учись, студент» – ни грамма. Скорее уважение и в какой-то степени даже нотки почтительности проскальзывают: вот ведь мальчишка, а какой упорный. Другие пацаны в его возрасте гуляют, по улицам шлындают, в кино ходят или в сквериках водку тайком пьют, а этот от всех удовольствий жизни отказывается, только бы учиться.
Нет, от «всех удовольствий жизни» он не отказывался.
Он тоже при случае и в кинотеатре любил побывать, и на пляже поваляться, да и просто по Владивостоку побродить, его красотами полюбоваться. Но – при случае.
Правда, таких случаев немного в производственно-учебной жизни. Да и те необходимость учебы зачастую аврально отменяют. Вот комитет комсомола дважды орденоносного Дальзавода постановил: в целях развития физкультуры и спорта силами заводских комсомольцев построить в жилом микрорайоне Дальзавода спортивную площадку. Формально это постановление Евгения вроде не касается: он – студент политехнического института. Но живет он в общежитии завода, расположенном именно в этом микрорайоне, и работает на Дальзаводе. Остаться в стороне от строительства по меньшей мере неэтично. И, махнув рукой на личные «культмассовые мероприятия», он впрягается в строительство наравне с дальзаводскими комсомольцами…
Субботы в ту пору были рабочими. Но – укороченными. Заканчивался субботний рабочий день в два часа пополудни. Словом, времени на подготовку к семинарам, на подготовку курсовых работ почти не оставалось. Студенты-работяги стояли перед дилеммой: или отсыпайся и готовься к отчислению из института за неуспеваемость, или учись с полной отдачей. Евгений предпочитал полную отдачу.
И все-таки как бы ни было трудно, а некоторые плюсы в хрущевском нововведении для будущих инженеров, конструкторов кораблей и руководителей производства все-таки были! Первый, и как считал Евгений, самый главный: он прикоснулся, как говорят ученые мужи, к психологии производственного коллектива.
Правда, это прикосновение было еще неосознанным, слепым. Так, скульптор, разглядывая глыбу мрамора, еще не знает, что из этой разновидности известняка получится статуя Венеры Милосской, на тысячелетия покорившая человечество. Он пока лишь предполагает, что изваяет богиню и обязательно прекрасную. И великий Пушкин, создавая «Евгения Онегина», едва ли знал наперед, глядя на первый, еще чистый, лист будущей рукописи, что четвертую главу романа он начнет изумительно точным утверждением:
– Чем МЕНЬШЕ женщину мы любим, тем ЛЕГЧЕ нравимся мы ей…»
Но загляните в мастерскую настоящего скульптора, всмотритесь в бесценные рукописи великих писателей и поэтов, вдумайтесь в несчетное количество ударов, сделанных молотком скульптора, создавшего именно Венеру Милосскую, попытайтесь перечитать чирканные и перечирканные Пушкиным правки к сотням строчек, к тысячам слов только в «Евгении Онегине», и вы, возможно, догадаетесь, насколько титаничен труд творца. А начинается он всегда и у всех с первого прикосновения к безликому камню, с тревожного взгляда на белый листок бумаги или на не загрунтованный еще холст будущего «Явления Христа народу»…
Инженер – организатор, а если хотите по большому счету – создатель производства и всех его составляющих: уверенной и сплоченной работы коллектива, безаварийной эксплуатации станков и механизмов, полного и своевременного снабжения предприятия необходимыми материалами и товарно-материальными ценностями…
Но толковый инженер, настоящий организатор производства, начинается именно в студенческие годы, с первого прикосновения во время производственной практики к познанию психологии рабочего коллектива.
Для Евгения это прикосновение, расширяясь и углубляясь, продолжалось два с лишним долгих и тяжелых года начальных курсов учебы, насыщенной вечерними лекциями преподавателей в засыпающих аудиториях (занимались ежедневно с 18 до 22 часов, т. е. по две лекционные «пары»). Студенты сидели, оглушенные за день грохотом пневматических инструментов в доке, ослепленные шипящими вспышками электросварки. Они насильно заставляли себя думать, воспринимать и анализировать услышанное на лекциях…
Евгений работал судосборщиком на Дальзаводе, и его нередко ставили в бригаду по очистке подводной части корпуса корабля. Верхняя «шуба» или «борода», как ее называли рабочие, снималась с бортов и днища легко. Ее счищали широкими деревянными лопатами, причем старались сделать это до устройства лесов. Оказавшиеся на подошве дока моллюски и водоросли начинали гнить, и запах этот пропитывал воздух вокруг дока на сотни метров. А вот въевшиеся в корпус морские организмы приходилось отбивать специальными пневматическими молотками с пучками гвоздей или пневмотурбинами с жесткой проволокой. Судосборщики и маляры начинали работу, подключая тяжеленные резиновые шланги, длиной до 30–50 метров к проложенной по подошве дока системе сжатого воздуха, к так называемым «лягушкам», открывали вентиль, затаскивали пневмоинструмент на самый верхний ярус лесов и… визг турбинок и грохот молотков был слышен даже в близлежащих к заводу домах.
Мастер мелом намечал для каждого рабочего участок борта, который надо было очистить до блеска. Вот и здесь надо было расставлять ориентиры, чтобы хватило сил выполнить норму
