И вот Гуримовы снова во Владивостоке.
Когда Евгению Петровичу случалось столкнуться с воспоминаниями о юности, он всегда удивлялся тому, что первая, еще школьная встреча с Владивостоком не оставила никаких особых эмоций и впечатлений.
Любовь к этому городу пришла к нему через год с небольшим. Они поехали сдавать документы для поступления в институт. Они – это три Евгения, три тезки, три одноклассника. Один собирался поступать на кораблестроительный факультет, другой – на геологический, а третий – на горный. В ожидании вызова на вступительные экзамены остановились у бабушки одноклассницы Светланы.
В первый же день, вернее, вечер, они взобрались на Орлиную сопку. Стояла обычная для Владивостока июльская погода – морось. Уже зажглись уличные фонари. Внизу, по улице Ленинской, «проплывали» трамваи, а по бухте «Золотой Рог» сновали расцвеченные навигационными огнями катера. Туманистая морось несколько размывала это разноцветное великолепие вечернего города.
Где-то Евгений читал, что художники-импрессионисты были, как правило, близорукими и поэтому видели окружающий их мир не в четком фокусе, а несколько размытым, словно в тумане.
Позже он познакомился с картинами известного приморского художника К. Шебеко, посвященными Владивостоку. Они изображали город таким, каким Евгений увидел Владивосток с высоты Орлиной сопки первый раз в своей жизни.
Возможно, это импрессионистское видение краевого центра в первый вечер самостоятельного знакомства с городом потрясло и заставило влюбиться в город окончательно и бесповоротно. Владивосток стал городом его мечты.
Впоследствии днем ли, ночью ли, в ненастье или при хорошей погоде он с волнением заходил в бухту Золотого Рога, то как палубный матрос, готовясь к швартовке теплохода «Владивосток», во время студенческой плавательной практики, то уже как офицер Военно-морского флота, находясь на мостике подводной лодки или надводного корабля. И не ошибался в своих ожиданиях. Всегда узнаваемый, Владивосток вдруг открывался с какой-то новой стороны. Так любимая женщина умеет всю жизнь быть таинственной, осторожно и нежно год за годом приоткрывая одну за другой свои тайны, и все-таки всегда оставаясь чуточку незнакомой, чуточку неизвестной и неизведанной, призрачной, как мир импрессионистов, и в то же время близкой и явственной.
Когда-то Эрнест Хемингуэй написал книгу «Праздник, который всегда с тобой». Эта книга о Париже, городе, который всегда как праздник. Евгений Петрович за время своей службы и работы повидал много городов – российских и зарубежных, больших и маленьких, но ни один из них не сумел так запасть в душу, стать такими родным, каким стал для него Владивосток.
Но однажды на пороге, отделяющем юность от взрослости, Евгений все-таки изменил Владивостоку, уехав по распределению после окончания института в город Сосновку Кировской области. В европейской дали Евгений со Светланой прожили без Владивостока пять лет, на большее их не хватило…
Владивосток удивителен своим умением быть добрым волшебником и не раз это доказывал!..
Он еще очень молод. Ему чуть больше ста пятидесяти пяти лет. И за эти годы кто только не пытался убить Владивосток!
На исходе девятнадцатого века его расстреливали хунхузы. На пороге двадцатого века японцы пытались бомбить город.
Потом его топтали интервенты во время Гражданской войны.
Из-за нерадивых правителей Владивосток не раз умирал от жажды, корчился во тьме и холоде, прощался с пышными кронами своих вековых деревьев…
Его рушили тайфуны, топили дожди, выдували ветра…
А город – живет! И будет жить!
Ведь он молод, как восход дня, как рассвет следующих суток, как утро…
В отличие от Парижа, о котором рассказывал Хемингуэй, Владивосток – не город-праздник, а город, вызывающий в душе восхитительное чувство праздника. И это, возможно, важнее, чем быть «вечным» Парижем.
Евгений не делил любимый город на районы, на улицы, у него нет любимого уголка. Он любит Владивосток целиком, весь, сразу. Правда, есть у него слабость: просто посидеть у моря и причем все равно где: у лукоморья Семеновского ковша, под скалистыми отвесами Эгершельда, на краешке прибрежного шепота волн бухты Тихой, в курортной зоне или на островах… И лучше всего – со Светланой. И лучше всего вечером. Или – ночью. Или – предрассветным утром…
Он просто любит Владивосток за то, что в любой момент тот может оставить его наедине с Природой, с Морем, с Вечностью.
День еще цепляется хвостом заката за плоскость мыса Песчаного, а первая вечерняя звезда уже торопится отметиться на темнеющем небосклоне.
Зря она спешит. Легкий бриз дунул на торопыжку, и только искорка ее отражения осталась поблескивать на штилевой глади Семеновского ковша. Запоздалый байдарочник торопливо подрулил к деревянному настилу причала гребной базы.
Вот и стемнело.
Первые парочки влюбленных уже прилипли к свободным скамейкам, расставленных вдоль берега Спортивной гавани.
Живет родной город Владивосток!
Евгений Петрович верил, что его по жизни, то есть по «дуге большого круга» кто-то ведет. Кто-то говорит:
– Вот это делай, а вот это нет.
Он хоть и был крещен, но воспитывался как атеист, и был вроде неверующим. Хотя…
Кто-то ведь подталкивал Евгения, чтобы именно 23 февраля он пошел на танцы в клуб Чумака, где встретил Светлану как будто бы случайно. А оказалось, что на всю жизнь.
Кто-то помог ему поступить на кораблестроительный факультет и осуществить мечту детства.
Кто-то невидимый посоветовал им со Светланой ехать по распределению за восемь тысяч километров в Сосновку, а там стать военным моряком.
Снова вернуться во Владивосток, а после демобилизации стать ректором и президентом технического университета.
Существует мнение, что история, как и жизнь, развивается по спирали.
И опять вышло так, что по приезде во Владивосток жить им пришлось на два дома: Светлана с дочерью жила в Уссурийске, сначала у сестры, а потом у родителей Евгения.
От старого «купеческого» дома, который был когда-то свидетелем их счастья, не осталось и следа. Его снесли до основания, но до сих пор ничего не построили. Недавно они были на этом месте и увидели только заросли бурьяна.
Евгений жил в общежитии, в свободное время, которого было не очень-то и много, мотался по всему Владивостоку в поисках квартиры. Где он только ни побывал, но ничего подходящего не попадалось.
Наконец-то им выделили малюсенькую комнатку в коммунальной квартире в огромном доме на Луговой. Соседом оказался капитан медицинской службы с семьей: женой, малолетним сыном и тещей в придачу, которая удобно расположилась на кухне. Кухня была довольно вместительной. При очередной диспансеризации у капитана выявили открытую форму туберкулеза. Для его семьи это была та еще трагедия. Теща с женой так ополчились на бедного капитана, что на него было просто жалко смотреть. Не обошла беда стороной Гуримовых, их всех поставили на учет.
Но говорят, что нет худа без добра. Обе семьи расселили по другим квартирам. И жизнь покатилась своим чередом. Светлана устроилась на работу в Приморское ЦКБ в экономический отдел, дочь ходила в детский садик, расположенный в том же
