Она не смотрела, как умерли остальные мужчины, а леди Кингстон не заставляла. Когда все закончилось, супруга констебля помогла Анне подняться, обняла за плечи и поддерживала, пока несчастная спускалась по лестнице. Анна так дрожала, что не могла держаться на ногах самостоятельно.
Не прошло и десяти минут, как появился Кингстон. Лицо его было мрачным, и, увидев Анну, он нахмурился.
– Для всех них смерть была очень милосердной, – сообщил констебль.
Леди Кингстон предостерегающе покачала головой. Супруги молча проводили Анну в ее покои. Когда они оказались на месте, Кингстон повернулся к узнице:
– Моя тяжелая обязанность, мадам, сообщить вам, что вы примете смерть завтра утром.
Анна испытала облегчение:
– Для меня это радостная новость. Я желаю только одного – составить компанию на Небесах своему брату и остальным джентльменам. – Но ей нужно было кое-что узнать. – Прошу вас, скажите, кто-нибудь из них заявил о моей невиновности?
– Лорд Рочфорд сказал, что заслужил позорную смерть, потому что он несчастный грешник и не знает более гнусного человека, чем он сам. – (Анна закрыла глаза; только ей было известно, что имел в виду ее брат.) – Он просил всех нас учиться на его примере и призывал не поддаваться мирской суете, особенно соблазнам придворной жизни. Еще он сказал, что если бы следовал велениям Божьим в своих поступках, то не дошел бы до такого конца, и молил, чтобы его простили все, кому он причинил зло. Это было странно, мадам. Он признался, что заслужил более суровую кару за другие свои грехи, но не от короля, которого ничем не обидел.
– Он говорил правду, – прошептала Анна. – Он заявил о нашей невиновности.
Кингстон едва заметно кивнул. Разумеется, он не мог открыто соглашаться с Анной.
– А что сказал Норрис?
– Сказал, что, по его мнению, ни один придворный джентльмен не обязан королю больше, чем он, и ни один не был столь неблагодарным, как он. Еще он заявил, что по совести считает вашу милость невиновной в том, в чем вас обвинили. И добавил, что скорее принял бы тысячу смертей, чем разрушил жизнь невинного человека.
Норрис тоже с последним дыханием оправдал ее. Познала ли хоть одна женщина такую благодать в любви мужчины?
Кингстон завершал отчет:
– Остальные говорили мало, мадам. Смитона, так как он низкого происхождения, казнили последним. Он признал, что его справедливо наказывают за прегрешения. Он выкрикнул: «Господа, прошу вас всех молиться за меня, потому что я заслужил смерть».
– Значит, он не очистил меня в глазах людей от скверны, которой запятнал мое имя?! – воскликнула Анна. – Увы, боюсь, его душа терпит за это муки и он наказан за ложные обвинения, так как его слова дали повод для многих домыслов. Но я не сомневаюсь, что мой брат и те, другие, сейчас предстали перед великим Владыкой, у которого я окажусь завтра.
Скорее бы уже настал этот момент.
Позднее в тот же день к Анне снова явился Кингстон с сообщением, что архиепископ Кранмер объявил ее брак с королем недействительным. Анна улыбнулась. Ирония состояла в том, что на расторжение брачного союза, которого Генрих упорно добивался шесть лет, хватило всего нескольких минут. И посмотрите, где оказалась она! Ее лживо обвинили в гнуснейших преступлениях, она потеряла почти все, что было важно для нее: мужа, ребенка, брата, статус, друзей, богатство и репутацию. Дочь ее объявлена бастардом, и она ничего не может с этим поделать. Пятеро мужчин умерли из-за нее. Отец ее предал. Горе матери было невозможно вообразить. И теперь ее ждала жестокая смерть. Супруг, получивший ее такой дорогой ценой, исполнил свою угрозу и втоптал ее в землю настолько же глубоко, насколько высоко вознес. Ей незачем больше жить.
Анна не жалела о потере Генриха. Он превратился в чудовище и не заслуживал ее любви и верности. Печали по поводу окончания их супружества Анна не испытывала. Оглядываясь на три года замужества, она вспоминала только ссоры, жуткий страх, который заставлял ее проявлять жестокость к Екатерине и Марии, отчаянное желание родить сына и медленное умирание любви Генриха. Она радовалась, что все это осталось позади. Но заливалась слезами при мысли о невинной и совсем еще юной Елизавете, которую объявили незаконнорожденной и которая будет расти в убеждении, что ее мать распутница и изменница. Эти мысли изводили Анну.
В тот же вечер к Анне пришел отец Скип, чтобы предложить духовное утешение в ее последний час. Они молились вместе до глубокой ночи. Анна все равно не могла уснуть, потому что отдаленный стук молотков и звук пил, доносившийся с пустой турнирной площадки и Тауэр-Грин, постоянно напоминали о строительстве нового эшафота, где наутро она примет смерть. Публичный эшафот на холме Тауэр не для нее. Спать ей не хотелось, ведь скоро она почиет во Христе и насладится вечным покоем. Оставшееся ей на Земле время можно использовать с большей пользой для успокоения души.
Анна все еще молилась, когда разгорелась заря и появился Кранмер, как и обещал, дабы принять ее последнюю исповедь, отслужить мессу и дать узнице Святое причастие. Анна попросила Кингстона присутствовать при совершении таинства. Ей хотелось, чтобы он услышал, как она будет заявлять о своей невиновности перед Господом.
Принять волю небесного Владыки она была готова и шла на встречу с Ним с горячей верой, зная, что очень скоро окажется рядом с Ним.
– Я хочу отправиться к Нему, – сказала Анна. – Лучше бы я перенесла муки вчера вместе с братом, тогда мы могли бы отправиться в рай вместе. Но мы воссоединимся сегодня. А теперь я призываю Бога в свидетели, что под страхом вечного проклятия моей души я никогда не оскорбляла короля своим телом.
Это была правда. То, что она нарушала верность ему в своем сердце, – другое дело, и его скроет общая исповедь во всех грехах.
Потом Кранмер совершил таинство причастия, и Анна снова подтвердила свою невиновность, чтобы Кингстон, архиепископ и все слуги видели – совесть ее чиста. Анна надеялась, что весть об этом достигнет ушей Генриха и Кромвеля. Пусть покопаются в своей совести.
Кингстон ушел делать последние приготовления к казни. Анна снова опустилась на колени и стала молиться. Ее час настал, и она непрестанно думала о моменте смерти. Она боялась не умирания, а того, как оно произойдет. Все случится быстро, она знала, но отвратительно грубо и жестоко.
«Не трусь! – говорила она себе. – Все кончится в одно мгновение, а потом ты покинешь эту юдоль страданий и познаешь вечное блаженство».
Время подходило к назначенному часу – девяти утра, – и она была готова. Испугана, но собралась с духом, чтобы вынести испытание. Появилась леди Кингстон:
– Мне очень жаль, мадам, но ваша казнь отложена
