Действительно, на этой ярмарке чего только нет. Компоненты прежнего оккультно-ориентального синтеза дополнены новыми элементами – экологизмом, уфологией, сыроедением, опытом клинической смерти, виртуальной реальностью, и это далеко не весь список. Но главное, этот синтез обогащен новейшими достижениями современной науки, вобрав в себя отдельные идеи теории информации, квантовой механики, космологии, генетики. Все они препарированы в соответствующем ключе (последние научные открытия совпадают с прозрениями древней мудрости), что заставляет вспомнить о встрече теософии с наукой в конце XIX – начале XX столетия.
Однако ярмарка не только порождает «неожиданные прозрения», но и способствует их коммерциализации. Об этом предупреждает и Спенглер, выделяя в движении два внешних уровня. Первый, «коммерческий», откровенно использует New Age как торговый бренд для торговли экологическими продуктами и упрощенной йогой. Второй, «чарующий», «населен странными экзотическими существами, наставниками, адептами, инопланетянами. Это прибежище магических сил и оккультных тайн, заговоров и тайных учений»[340]. Правда, Спенглер выделяет и два глубинных уровня, на которых происходит «смена научной парадигмы» и «пробуждение сознания, которое празднует божественность обыденного и вдыхает жизнь в священную цивилизацию»[341]. Однако коммерческий дух все заметней доминирует в New Age.
Оккультно-ориентальный синтез в облегченном варианте делается легкой добычей массовой культуры. Мы живем в эпоху ее мощного взрыва. Главный принцип масскульта – безостановочная поставка развлечений. Давно известно, что спекуляция на разного рода тайнах способна привлекать внимание читателей и зрителей сколь угодно долго, будь это секреты жизни кинозвезд или криминальные тайны. Подавляющая часть чтива и экранного треша именно об этом. Но есть тайны и особого рода, имеющие отношение к вещам сверхъестественным. Как показывает опыт персонажей этой книги, они способны глубоко волновать ум, но, если их подавать в сенсационно-поверхностном ключе, могут просто развлекать. Этим и занимается масскульт, жонглируя «оккультными и восточными тайнами» от пришельцев до йогических чудес.
Кинобоевики и телесериалы используют этот ресурс все чаще. Коммерческое искусство небезуспешно прибегает и к старому доброму оккультизму. Бестселлер Дэна Брауна «Код да Винчи» побил все рекорды по количеству продаж. Но это не значит, что оккультизм и религии Востока перестали интересовать настоящих художников.
Ирония и надежда
В прежнее время они помогали модернистам (прежде всего футуристам и дадаистам) безжалостно издеваться над буржуазным укладом. Обуржуазившись, сами стали объектами иронии, хотя и довольно беззлобной.
В двух романах конца 1980-х – «Иствикские ведьмы» и «Буква S» – Джон Апдайк вволю посмеялся над оккультной тусовкой Северо-Востока США, сведя ее с настоящим дьяволом (в первом романе), и подшутил над индуистской общиной на Юго-Западе, гуру которой на поверку оказался невротичным евреем из Бостона(во втором)[342].
Но самое настоящее раздолье они предоставили для насмешников-постмодернистов. В романе «Маятник Фуко» Умберто Эко (1988) трое героев, скромных работников издательской индустрии, играя, запускают проект оккультного заговора и в конце концов сами становятся жертвами порожденной ими иллюзии. Примечательно, что роман вышел за десять лет до «Кода да Винчи», повторяющего многие его ходы, вплоть до пугающих сцен в библиотеках и музеях. Но Дэн Браун и Умберто Эко не только несопоставимы по уровню писательского мастерства, но и преследуют совершенно разные задачи. Первый пугает и развлекает читателя «оккультными тайнами», второй над этими тайнами потешается, заодно не отказывая себе в удовольствии посмеяться и над наивным коллегой. В интервью «Нью-Йорк таймс» он говорит: «Я был вынужден прочесть его («Код да Винчи»), потому что все меня о нем спрашивали. Мой ответ – Дэн Браун один из персонажей моего романа „Маятник Фуко“, который как раз о людях, начинающих верить в оккультные штуки… в „Маятнике“ я представил этот тип людей в гротескном виде. Так вот, Дэн Браун – одно из моих творений»[343].
Но не так все просто с самим Умберто Эко. В диалогах с миланским кардиналом Карло Мартини, опубликованных на страницах «Коррьере дела сера» и затем собранных в небольшую книжицу «Во что верит неверующий» (1997), он позиционирует себя агностиком, но признается в «робкой уступке надежде»: «Нынешняя электронная вселенная учит нас, что информация может передаваться с одного аппарата на другой без всякой потери характеристик. Так почему же для нематериального алгоритма нашего „я“ невозможно существование между выходом из одного физического тела и вселением в следующее? Кто знает, быть может, смерть не конец всему, а переход нашего программного обеспечения (которые иные назовут душой), созданного всей нашей жизнью из воспоминаний и сожалений, на какой-то немыслимый носитель информации»[344].
Если внимательно присмотреться к словам писателя, можно заметить, что в них имплицитно содержится отсылка к той части оккультно-ориентального синтеза New Age, который граничит с современной наукой (третий уровень, по Спенглеру). Разочаровавшись в католицизме и посмеиваясь над оккультизмом для широких масс, Эко не остался равнодушным к «научным» прозрениям.
Не менее ироничный французский автор Мишель Уэльбек в романе «Элементарные частицы» (1998) ставит перед собой еще более сложную задачу, чем Эко в «Маятнике». Он не посмеивается над людской доверчивостью, но пишет утопию, в которой получает развитие идея New Age о смене парадигмы и возникновении нового человечества. «Любой генетический код, сколь угодно сложный, может быть перезаписан в стандартной, структурно стабилизированной форме, недоступной для нарушений и мутаций. ‹…› Всякое живое существо, как бы ни было оно развито, может быть трансформировано в похожее, но размножаемое посредством клонирования и бессмертное»[345].
В отличие от Эко, Уэльбек ссылается на New Age вполне эксплицитно, но делает это в ироничном ключе, высмеивая характерную для него «смесь фундаментальной экологии, тяготения к традиционалистскому мышлению и „святыням“, унаследованным от родственного движения хиппи и Эселенских идей (Эселенский институт в Калифорнии – один из центров движения. – Б.Ф.)», но вместе с тем превознося его (хотя тоже не без подначки) за «мощный призыв к смене парадигмы»[346]. Так или иначе, перед нами искусное соединение двух сложно совместимых начал иронии и надежды.
Добавлю, что без иронического отстранения ни один нынешний литературный, театральный или киноэкспериментатор, а уж тем более представитель современного искусства ничего не заимствует из арсенала оккультных и ориентальных идей и практик. Это и наши Владимир Сорокин и Олег Кулик, и итальянец Ромео Кастеллуччи, и бельгиец Ян Фабр, и американки Лана и Лили Вачовски, и британец Дэмиен Хёрст.
Оборона идентичности
Масскульт стремится присвоить и монетизировать эзотерику, религии Востока хотят вернуть похищенное. В их борьбе есть справедливое желание помешать Западу адаптировать их религиозные и культурные ценности под собственные нужды. Как показано в нашей книге, этим грешили все – от теософски настроенных символистов до писателей-битников. Первых вразумлял Свами Вивекананда, вторых –
