– О, мертвый фараон! О великий, воссиявший в Осирисе, властелин подземного царства, внемли мне! Внемли мне, Осирис, правитель Запада, царь мертвых, вершащий суд в подземном мире! Внемли мне, Осирис, и возгласи истину устами того, кто был величайшим из правителей на земле. Возгласи истину его холодными устами и языком смертных, чтобы люди тебя услышали и поняли. Заклинаю тебя духом, что живет во мне, хоть я пока обитаю на земле и хожу под солнцем! Говори! Открой нам, кто насылает беды и несчастья на Кемет? Скажи, о владыка царства смерти, кто тот бессмертный?
Огонь на алтаре погас, в храме воцарилась зловещая тишина, святилище окуталось мраком, в этом мраке призрачно светились золотая корона Мериамун, холодная мраморная статуя Осириса и белое лицо мертвого Менепта.
Вдруг пламя на алтаре полыхнуло, точно летняя молния, и ярко осветило лицо умершего – о ужас, его мертвые губы шевелились, он говорил! Голос его был так ужасен, что всех охватила дрожь.
– Гнев богов навлекает на Кемет та, что была проклятьем ахейцев, что погубила Трою, та, что обитает в храме Хатор и несет гибель мужчинам, но ни один мужчина не может причинить зла ей. Теперь вы знаете!
Страшные слова утонули в безмолвии храма. Леденящий ужас охватил женщин, кто-то из них пал ниц на пол, кто-то закрыл лицо руками.
– Встаньте, о сестры! – воскликнула Мериамун. – Вы услышали это не из моих уст, а из уст умершего фараона. Поднимитесь с пола, идемте к храму Хатор. Вы узнали, кто источник наших бед и страданий, забьем же этот источник навеки камнями. Мужчины, которым она несет смерть, не могут причинить ей вреда, у мужчин мы и не просим помощи, ибо они – ее рабы; потеряв разум от ее красоты, они бросают нас. Но мы сделаем то, что должны были бы сделать они. Пусть материнское молоко иссякнет в нашей груди, мы обагрим наши нежные руки кровью. Ожесточенные неиссякаемыми бедами, мы забудем о нашей кротости и доброте и выгоним эту несущую погибель красавицу из дома, где она гнездится! Сожжем храм Хатор великим огнем, ее жрецы сгорят у алтаря, а красота богини-самозванки растает, как воск, в горниле нашей ненависти. Скажите, о сестры, вы пойдете со мной, чтобы отомстить злобной, бесстыдной убийце за наш позор, за наше горе, за наших погибших мужей, сыновей и братьев?
Она умолкла, и тут стены огромного храма, казалось, задрожали от пронзительного крика ярости, который вырвался из груди собравшихся с нем женщин:
– Да, Мериамун, мы пойдем с тобой! Мы отомстим! Веди нас к храму Хатор! Возьмем с собой факелы! Сожжем ее! Веди нас, Мериамун!
VI. Пожар в храме Хатор
Жрец Реи всё видел и всё слышал. Он выбрался из обезумевшей толпы женщин и поспешил, насколько ему позволяли его старые, уставшие ноги, прочь от храма. Его сердце трепетало от страха, и в то же время его жег стыд, ведь он-то знал, что фараон умер не от руки Хатор, а от руки царицы Мериамун, которую он любил. Знал, что мертвый Менепта вещал не голосом грозных богов, а при помощи черной магии Мериамун – древних сакральных знаний, в тайны которых со времен царицы Тайи ни одна женщина на свете не проникла так глубоко, как она. Знал, что Мериамун хочет убить Елену по той же причине, по какой убила фараона: она хочет завоевать любовь Скитальца, а пока Елена жива, любви Скитальца ей не добиться.
Реи был честный и праведный человек, чтил богов, любил добро и ненавидел зло, и сердце его разрывалось от того, что женщина, которую он с детства любил как родную дочь, так жестока и порочна. И он дал сам себе клятву, что, если только успеет, то предупредит Елену о пожаре и попросит бежать из храма, если только она согласится, и расскажет ей о коварном замысле ее врага – Мериамун.
Спотыкаясь на каждом шагу, он доплелся до ворот храма Хатор и постучался.
– Чего тебе, старая? – спросил жрец, который охранял ворота.
– Отведи меня, пожалуйста, к Хатор, – попросил он.
– Ни одна женщина еще не приходила к Хатор, – ответил жрец. – Женщины не хотят ее видеть.
Реи сделал тайный условный знак, и жрец его пропустил, дивясь, что женщине известна тайна посвященных.
Реи подошел к внутренним воротам.
– Чего тебе? – спросил жрец, охраняющий внутренние ворота.
– Я хочу видеть Хатор.
– Ни одна женщина еще не выражала желания видеть Хатор, – сказал жрец.
Реи и ему сделал условный тайный знак, но жрец продолжал сомневаться.
– Пропусти меня, глупый ты страж, – сказал Реи. – Я – вестник богов.
– Если ты – смертный вестник, женщина, прощайся с жизнью, – ответил жрец.
– Если нужно, то и прощусь, – ответил Реи, и удивленный жрец его пропустил.
Реи подошел к дверям мраморного святилища, внутри которого ярко горели светильники. Реи не стал останавливаться, только прошептал молитву, прося богов защитить его от невидимых мечей, отодвинул бронзовый засов и осторожно вошел. Но никто на него не набросился, никто не поразил его невидимыми мечами. Перед ним колыхался прозрачный занавес, но никто за ним не пел. В святилище царила тишина. Раздвинув занавес, Реи вошел внутрь и оглядел святая святых храма. В ярком свете множества светильников он увидел Елену Златокудрую. Она сидела за своим станком, но не ткала. Ткань из нитей судьбы, разорванная рукой Скитальца, лежала возле нее на полу, вся в блестках золота. Бессмертная богиня Елена молча сидела в своем одиноком святилище, и на ее груди горела рубиновая звезда, плачущая каплями крови. Подперев голову рукой, она глядела в пустоту своими синими, как море, глазами.
Она не заметила появления Реи, а он с трепетом приблизился к ней и упал на колени. Тут она наконец увидела его и с удивлением спросила своим нежным свирельным голосом:
– Кто ты, осмелившийся нарушить мое уединение в час горькой печали? Неужели ты в самом деле женщина и пришла поглядеть на ту, кто волею богов стала смертельным врагом всех женщин на свете?
Реи поднялся с колен и ответил:
– Нет, бессмертная, я не женщина. Я – старый жрец Реи, тот самый, что встретил тебя две ночи назад возле пилона и отвел во дворец фараона. Я осмелился прийти к тебе в святилище, чтобы рассказать, какая опасность грозит тебе от царицы Мериамун, и передать слова, сказанные для тебя тем, кого называют Скитальцем.
Елена с недоумением посмотрела на него и сказала:
– Не ты ли, Реи, только что назвал меня бессмертной? Разве может грозить какая бы то ни было опасность той, что бессмертна, той, кому не может причинить вреда ни один мужчина? Против которой
