Порой не следует лезть на рожон и лучше уступить; именно способность вовремя сделать правильный выбор, на мой взгляд, и отличает человека разумного от глупца. Хотя, как известно, мудрость и глупость ходят рука об руку и граница между ними почти незаметна. Поэтому столь просто промахнуться при выборе пути, однако иных из нас от опрометчивого шага нередко оберегает – не знаю даже, как лучше это назвать, – интуиция, забота ангела-хранителя, ниспосланное Небесами вдохновение?
Я, вообще-то, не отличаюсь особой прозорливостью, но тут почувствовал, что стоит поостеречься и не бросать вызов судьбе в лице этого чудака Кенеки и его приятелей-дикарей, которые появились будто бы из воздуха. Я трезво оценил положение вещей. Даже если мне удастся скрыться от друзей Кенеки и его врагов-арабов, которые имели на меня зуб, возвращаться обратно без носильщиков будет крайне затруднительно, равно как и путешествовать в любом другом направлении. Поэтому, хорошенько все взвесив, я выбрал меньшее из двух зол и предпочел в обществе Кенеки отправиться в неизвестность.
– Ну ладно, – заметил я небрежно, вспомнив вдруг слова Белой Мыши, что непременно выберусь из этого предприятия целым и невредимым. Понятия не имею, почему я вдруг поверил ей в ту минуту. – На восток идти или на запад, мне все равно. Отправимся к озеру Моун, если оно, конечно, существует. Откровенно говоря, я сильно сомневаюсь, что мы туда когда-нибудь доберемся.
– Я тоже, – сухо ответил Кенека.
Глава VII
Путешествие
А сейчас я последую примеру одной моей знакомой дамы, большой любительницы чтения, которая проглатывает по три толстых романа за неделю и имеет обыкновение пересказывать их потом в двух словах. Попросту говоря, я опишу наше путешествие к загадочному озеру Моун как можно более кратко. Потребовалось бы немало времени, чтобы рассказать в мельчайших подробностях о стране, которая в то время оставалась для белых людей практически неизведанной землей; информации хватило бы для увесистого тома. Подобный труд оказался бы интересен для географов и этнографов – исследователей африканских племен. Однако, боюсь, большинство моих читателей столь однообразное повествование вскоре бы утомило. Поэтому я опускаю подробности и перехожу непосредственно к сути, каковую изложу лишь в самых общих чертах.
Итак, вернемся в тот памятный день. Покончив с разговорами, мы решили пообедать, поскольку всем нам было крайне необходимо подкрепиться. После чего мы с Хансом легли отдохнуть в тени скал, ибо усталость и пережитые волнения давали о себе знать, поставив Тома и Джерри на страже. В три часа пополудни они разбудили нас, вернее, меня одного. Ханс, который мог подолгу обходиться без сна, уже бодрствовал и тщательно осматривал ружья. От дозорных я узнал о возвращении дикарей. Кенека отправился им навстречу. Я взял бинокль и оглядел окрестности.
Внушительного вида обнаженные туземцы, головы которых были увенчаны плюмажами из перьев, заполонили вельд. В руках они что-то несли, и когда подошли поближе, я разглядел, что это были головы арабов. Дикари двигались в молчании и не спеша, как люди, исполненные ощущения выполненного долга. Кенека поравнялся со своими друзьями; те остановились и отсалютовали ему копьями, признавая этим его превосходство и высокое положение. Туземцы обступили Кенеку кругом, а он как будто что-то им говорил. Вскоре кольцо разомкнулось, и я увидел костер – уж не знаю, каким образом они его разожгли, – в который дикари сложили головы поверженных арабов.
– О баас, они поклоняются этому дьяволу Кенеке и приносят ему жертвы, – прошептал Ханс.
– По крайней мере, этот тип оказался нам полезен, вернее, не он сам, а его приверженцы.
Немного погодя дикари завершили обряд – или жертвоприношение, уж не знаю, чем они там занимались, – и снова двинулись в путь. Огонь в костре продолжал гореть. Туземцы вплотную приблизились к нашему холмику, и я занервничал, ожидая, что они подойдут к лагерю. Однако я ошибся. Не доходя нескольких сотен ярдов, дикари грянули песню – но не ту, что мы слышали ранее, а другую, с некоей меланхолически-прощальной ноткой. После чего бросились вдоль пересохшего болота, из которого перед этим гнали арабов, и вскоре пропали из виду. Их пение постепенно стихало, покуда совсем не смолкло, и певцы исчезли в необозримой дали, откуда и появились.
Кто они такие и откуда взялись? Я терялся в догадках, а Кенека окутал их появление и исчезновение такой тайной, что я уже начал сомневаться, не привиделось ли нам это во сне. Вернее, случившееся могло бы сойти за сон, если бы все они ушли. Однако двадцать дикарей остались. Они стояли перед Кенекой, скрестив руки и опустив голову. Копья туземцы воткнули рядом с собой в землю; наконечники в виде железных шипов крепились к древкам. У ног каждого воина лежала свернутая подстилка.
– Интересно, что им надо? – удивился я. – Эти парни явно что-то задумали.
– Да нет, баас, верно, позабыл, что Кенека обещал нам новых носильщиков. Это они и есть. Без сомнения, он великий чародей и, наверное, сотворил их, как и остальных, из праха земного, словно Адама и Еву. Теперь я изменил свое мнение о нем к лучшему, баас. Этот мошенник и впрямь кое на что способен.
В эту минуту мы увидели, как дикари подхватили свертки, закинули их на плечи, выдернули копья из земли и побрели вслед за Кенекой к нашему лагерю. Мы на всякий случай держали ружья наготове.
– Эти люди не похожи на тех, что прогнали арабов, баас, – сказал Ханс. – Они совсем другие.
Я уже и сам обратил на это внимание. Как ни далеко от нас находились избавители, я все же заметил, что, во-первых, у новых носильщиков кожа была светлее: скорее коричневая, чем черная; во-вторых, ростом они оказались повыше, а более жесткие волосы, прикрывавшие плечи, курчавились лишь на кончиках. Вообще, все они поголовно отличались великолепным телосложением, большими карими глазами, как и у самого Кенеки, и правильными чертами лица. Словом, на негров эти ребята совершенно не походили. Как, впрочем, и на арабов. Скорее уж наши новые носильщики принадлежали к какой-то неведомой мне древней и
