Снусмумрику хотелось сочинить песню. Он дождался, пока желание сделается нестерпимым, и как-то вечером вытащил со дна рюкзака губную гармошку. В августе, в Муми-долине, он подхватил где-то пять тактов — явное и несомненное начало мелодии. Они пришли сами по себе, так, как и приходят обычно, если им не мешать. И вот настал подходящий момент взяться за них и превратить в песню дождя.
Снусмумрик ждал. Прислушивался. Пять тактов не возвращались. Он ждал и ждал, ничуть не тревожась, — он ведь знал, как это обычно бывает с мелодиями. Но так ничего и не услышал, кроме тихого шелеста дождя да журчания воды. Понемногу совсем стемнело. Снусмумрик взял было трубку, но вдруг остановился. Его пять тактов остались в Муми-долине, и только там можно будет повстречаться с ними снова.
Есть миллионы мелодий, которые легко поймать, и всегда найдутся новые. Но пусть летят, куда им вздумается, — это чужие песни лета. Снусмумрик заполз в палатку, в спальник, и натянул на голову капюшон. Шелест и журчание не изменились — это был всё тот же ровный звук совершенства и одиночества. Но что тебе до него, если ты не можешь сочинить песню дождя.
5
Хемуль проснулся, вспомнил, кто он, и пожалел, что он не кто-нибудь другой. Он чувствовал себя ещё более усталым, чем когда ложился, а впереди был новый день, который будет тянуться до вечера, а за ним следующий, и ещё один, и все одинаковые — именно такими и бывают у хемулей дни.
Хемуль заполз под одеяло, и уткнулся носом в подушку, и передвинулся животом на край кровати, на прохладную сторону. Он катался по кровати, раскинув руки и ноги, и ждал приятных снов, но те не шли. Он свернулся комочком, но и это не помогло. Он представлял себя хемулем, которого все любят, и беднягой, которого никто не любит. Но на самом деле он как был, так и остался хемулем, которому никак не удавалось сделать ничего хорошего, хоть он старайся изо всех сил. В конце концов он встал и натянул штаны.
Хемуль не любил одеваться и раздеваться, от этого ему начинало казаться, что дни проходят, не принося с собой ничего значимого. И всё же он не прекращал с утра до вечера организовывать, контролировать и устанавливать правила! Все вокруг жили как попало, без правил, без планов, и всюду, куда ни глянь, обнаруживалось что-нибудь нуждающееся в исправлении, и Хемуль не щадя живота бросался учить остальных, как поступить правильно.
«Как будто даже не хотят, чтобы получилось хорошо», — мрачно раздумывал Хемуль, чистя зубы. Он взглянул на фотографию — он и его парусная лодка во время спуска на воду. Фото было отличное, но Хемуль сделался ещё мрачнее.
«Надо мне всё же научиться ходить под парусом, — подумал Хемуль. — Но у меня совершенно нет времени…»
Внезапно Хемуль осознал, что ничего, в общем-то, не делает, кроме как передвигает вещи с места на место или даёт указания, куда их передвинуть, и в этот момент истины он задумался: а что случится, если просто оставить всё как есть?
— Да ничего, наверное, не случится, обо всём позаботится кто-нибудь другой, — сказал Хемуль сам себе, ставя зубную щетку в стакан. Он удивился и даже немного испугался того, что сказал, по спине пробежал холодок, точь-в-точь как под Новый год, когда часы бьют двенадцать. А спустя мгновение он подумал: «Но тогда мне придётся ходить под парусом…» Хемулю вдруг стало очень нехорошо, и он поспешил прилечь.
«Ничего не понимаю, — подумал бедняга Хемуль. — Что это я такое сказал? Есть вещи, о которых вообще не стоит думать. Не стоит придумывать лишнего».
Он отчаянно пытался представить хоть что-нибудь, что прогонит его утреннюю меланхолию, он искал, искал, и постепенно ему на ум пришло одно далёкое и приятное летнее воспоминание. Хемуль вспомнил Муми-долину. Он был там когда-то давным-давно, но один момент запомнил очень хорошо: комнату для гостей с южной стороны дома и как приятно там было просыпаться по утрам. Окно открыто, лёгкий ветерок покачивает белую занавеску, оконная створка тихонько постукивает на ветру… По потолку разгуливает муха. И никуда не нужно спешить. На веранде ждёт кофе, все дела сделаны, всё так просто и улаживается само собой.
Там ещё было какое-то семейство, но его Хемуль помнил не особенно отчётливо, семейство хлопотало туда-сюда по своим делам, дружески-неопределённо — семейство, да и всё. Муми-папу Хемуль помнил чуть лучше, чем остальных, папу и его лодку. И мостки. Но больше всего ему помнилось, каково это — с радостью просыпаться по утрам.
Хемуль поднялся с кровати, взял зубную щётку и сунул её в карман. Вся хворь улетучилась, он чувствовал себя совершенно новым хемулем.
Никто не видел, как Хемуль пустился в путь, без чемодана, без зонтика, не попрощавшись ни с кем из соседей.
Хемуль не имел привычки к прогулкам по пересечённой местности. Несколько раз он сбивался с пути, но это его не обеспокоило и не расстроило.
«Никогда раньше я не терялся, — подумал он весело. — Никогда не промокал насквозь!»
Хемуль замахал руками и почувствовал себя парнем из песни, в одиночестве бредущим под дождём за тысячу миль от дома, диким и свободным.
Хемуль был в прекрасном настроении! И скоро можно будет выпить горячего кофе на веранде.
Примерно за километр с востока от долины Хемуль спустился к реке. Он задумчиво посмотрел на тёмную бегущую воду и пришёл к мысли, что жизнь похожа на реку. Кто-то плывёт по ней медленно,
