Делать нечего, пришлось смириться. Попрощались (причем гораздо теплее, чем раньше, я даже еще один поцелуй получил) и разбежались. А потом я спать лег – к жесткому ложу было не привыкать, да и устал, если честно. Правда, перед сном успел украсить стену узилища еще одним образчиком японской поэзии:
Юшка из носа,
Ноют разбитые ребра.
Учусь на ошибках.
Буду честен, на творчество вдохновили унылые рожи побитых клевретов. Но мои усилия снова никто не оценил. Даже обидно самую чуточку.
Ну а потом, по субъективным ощущениям буквально через пару секунд, случилось пробуждение. Чувствовал я себя на диво хорошо – полученные накануне повреждения оказались настолько незначительными, что я о них уже позабыл. Бланшей нет, и прекрасно. А ломота во всем теле и тупая боль в мышцах даже доставляли некое извращенное удовольствие, знакомое всем спортсменам. Обычно так бывает после хорошей тренировки. И никаких нервов, никаких стрессов… и мук совести. Тем более, что в камере я был один – Паоло с клевретами уже отпустили. И не удивлюсь, если еще с вечера. А для меня сделали исключение – подозреваю, только для отчетности. Ну, и чтобы потом было чем в баре коллегам хвастаться. Еще бы! Целую ночь продержали в кутузке дебошира, в одиночку отделавшего пятерых в «Коралловом рифе».
Так, спать больше не хочется. Умыться, что ли? Благо санузел в моем полном распоряжении…
От водных процедур меня отвлекли шаги и скрип решетки. А так как с текущими (во всех смыслах, хе-хе) делами я уже почти покончил, то предпочел оглянуться на шум.
– Не ожидал от вас такого, Антониос.
Я, признаться, тоже, потому не придумал ничего лучше, как хмыкнуть:
– И вам доброе утро, профессор. Рад видеть.
– Боюсь, не могу ответить взаимностью, – поджал губы сухонький и седой как лунь старичок – мой (и Тинкин) непосредственный начальник и научный руководитель Георгиос Спанидис, доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук Патриа-Нуэво, почетный профессор Университета Нового Оймякона, и прочая, и прочая. Как всегда затянутый в белый летний костюм, при галстуке и трости. – Весьма сомнительное удовольствие вытаскивать из кутузки в воскресенье утром нерадивого аспиранта.
– Вам Тинка позвонила, что ли? – нахмурился я.
Вряд ли кто-то еще, только эта взбалмошная девица могла до такого додуматься. Это ж надо, начальство подтянуть! По уму, как раз от него инцидент утаить не мешало бы. Хотя в Ла Пинца это невыполнимая задача – новости разлетаются в миг. Да и знает она профа куда лучше меня, как-никак, уже несколько лет под его началом трудится, а не месяц, как я. И проболталась наверняка о причине побоища. А старый Георгиос, как я уже имел возможность убедиться, романтике был не чужд. Видать, сам в молодости знатно покуролесил. И сейчас, если вдуматься, играл на публику – гремящего ключами карабинера. Предсказать реакцию стража порядка на открытое одобрение моего вчерашнего дебоша я бы не взялся – может, посмеялся бы, а может и обиделся. Вплоть до задержания еще на двадцать четыре часа. Так что все правильно профессор делал. Да и мне не помешало бы подыграть – скорчить рожу попостнее и стыдливо уставиться на носки топсайдеров. Ничего более интересного в ближайшей округе не наблюдалось, разве что роскошное оранжевое пятно на пузе. Но с потерей тенниски я уже смирился. К тому же ночью обнаружился неожиданный плюс от испорченной одежки: аромат цитрусового микса надежно забивал вездесущую вонь биопластика, здесь, в казенном заведении, особенно заметную.
– Ты еще долго, Джузеппе? – счел нужным возмутиться проф на слишком уж медленного копа. – Я не намерен терять ни единой лишней минуты из моего выходного.
– Повезло, – не удержался я от ухмылки. – Легко отделаюсь, получается.
– И не надейся! – немедленно поставил меня на место Георгиос. – Завтра же жду с отчетом по последней серии опытов!
– Профессор! – возопил я, и отнюдь не притворно – ну его на фиг, если не шутит. Там еще работы на неделю, не меньше. – Почему вы со мной так жестоки? Меня вчера побили, у меня похмелье… и ничего смешного!
Карабинер Джузеппе, даже не пытаясь скрыть ухмылку, закончил ковыряться с замком и демонстративно распахнул решетчатую дверь:
– Задержанный, на выход!
Я, естественно, дожидаться повторного приглашения не стал и вымелся из камеры, дисциплинированно пристроившись рядом с суровым профом.
– Чего застыл? Прямо и направо, в седьмой кабинет!
– Чего это?
– Того это. Кто залог платить будет? Синьор профессор? – Коп с нескрываемым удовольствием смерил меня сочувствующим взглядом и повесил связку ключей на пояс. – Готовься с месячным жалованьем расстаться, не меньше. И радуйся, что мировой судья в хорошем настроении, а то бы неделю у нас погостил. А может и две.
Ну-ну. Попробовали бы. Мне бы ведь тоже скучно было, а поскольку терять уже нечего, я бы себе ни в чем не отказывал. А фантазия у меня богатая, в отличие от того же профессора – тот предпочитал верить исключительно доказанным научным фактам. Начал бы, к примеру, с матерных частушек. Потом бы перешел на хулительные хайку на трех языках – русском, английском и английском матерном, чтобы уж точно до адресатов смысл донести. Ну и там по мелочи: кружкой по решетке поколотить, голодовку объявить, адвоката стребовать, в идеале столичного…
– Антониос, пойдемте, – потерял терпение проф.
Зато, судя по вежливой форме обращения, самообладание к нему вернулось. Хотя скорее отпала необходимость в показухе – Джузеппе остался за поворотом.
В седьмом кабинете мы надолго не задержались: я получил обратно изъятые вчера вещи – браслет, ай-ди, служивший заодно кредиткой, и смартфон – тот самый противоударный, папенькин подарок; быстренько использовал ай-ди по назначению, слегка облегчив банковский счет, и поспешил увести профессора из околотка. Нечего ему в таких местах светиться, для репутации плохо. Он, как-никак, помимо всего прочего еще и почетный гражданин Ла Пинца, города и острова. А вообще хорошо, что сегодня воскресенье. В любой другой день еще бы и с мировым судьей пришлось пообщаться, что тоже удовольствие сомнительное. А так озвучили сумму штрафа, подивились моей бесстрастной роже (сумма реально
