Бойцы ответили тихими выдохами «есть».
– Подождём минуту-другую. – Барсов остановился у входа в основной корпус усадьбы, из которого неслась музыка, глянул на часы. – Ребята уже внутри.
– А если поднимется паника? – спросил Калёнов.
– Парни одеты точно так же, как и тусовщики, вряд ли кто-нибудь обратит на них внимание. Уверен, всё будет тихо.
Из дома наружу прилетели взрыв смеха, девчачьи визги, выкрики молодых людей, разогретых алкоголем. В последовавшей за этим тишине раздался приглушённый голос:
– Предлагаю выпить за то, чтобы наши желания не превосходили божьи возможности!
Хохот, крики, визг.
– Так они и живут, – усмехнулся Барсов, – божьи дети.
– Сомневаюсь.
– Я имею в виду их родителей-небожителей, научивших детей брать от жизни всё. Понять бы, как это сочетается в таких компаниях – жизнь и смерть.
– Смерть предлагается слабым.
Барсов помолчал.
– Вы правы, ни один куратор «групп смерти» не последует своим же советам.
– Нужно возрождать советскую систему воспитания, советское образование, советскую занятость. Ясно же, что ЕГЭ в нынешнем виде ведёт молодых в массе своей в пропасть, делает из них тупых потребителей. Дальше только стадо.
Барсов с иронией глянул на спутника:
– Вы говорите словами Зеленова.
– Говорю то, что думаю.
– Все мы так думаем, полковник, да не всё делаем, чтобы исправить ситуацию. ГОН для того и создана.
– Хотелось бы верить.
– Вас что-то не устраивает?
– Меня смущает отсутствие внятной конечной цели. То есть я понимаю, что с несправедливостью и криминалом надо бороться, но должна быть ясно видна финальная стадия. Бесконечно воевать с преступностью, да ещё в состоянии форс-мажора, нельзя. Необходимо создавать такую систему гражданского права, чтобы никому в голову не приходила мысль воровать, а тем более – отбирать у людей жизнь.
Барсов тихо рассмеялся.
– Вам бы в школе лекции по психологии взаимоотношений читать, Максим Олегович.
– Я не прав?
– Правы, конечно, только чем дольше я живу на свете, тем сильнее разочаровываюсь в человеке. То, что мы делаем с природой, достойно нашей полной ликвидации.
Теперь уже усмехнулся Калёнов.
– Не рано разочаровались в человеке, майор? До философского возраста вам ещё далеко.
– Пофилософствуешь тут, – кивнул Барсов на коттедж, сквозь стены которого снова донёсся хор воплей. – Вот наше будущее. Какая бы дурь ни пришла этим мажорам в голову, всегда найдутся единомышленники. У вас ведь есть дети?
– Двое, сын и дочь. Два внука и внучка.
– Общаетесь?
– У них всё нормально, мы успели воспитать их иначе, до эпохи Интернета.
– А этих как раз воспитывают соцсети и подонки типа Эмиля Шамсуарова. Время такое. Эпоха одноразовых подгузников, разовой морали, связей на одну ночь и таблеток на один час.
Калёнов качнул головой:
– Вам тоже можно лекции читать.
– В колонии, – улыбнулся Барсов. – Я далеко не праведник, на самом деле я злой, хотя и справедливый.
– Первый, мы нашли его, – принесла рация голос кого-то из бойцов. – Он на втором этаже, в спальне. С ним ещё трое.
– Вяжите! – ответил Барсов. – Сейчас буду. Седьмой – уничтожьте все видеозаписи системы наблюдения. Максим Олегович, помните описание коттеджа?
– Вопрос излишен, – буркнул Калёнов.
– Прошу прощения. Быстро поднимаемся из холла по лестнице на второй этаж и заканчиваем.
Взбежали по ступенькам парадного входа, открыли широкую стеклянную дверь, окунулись в шум трёх десятков голосов и музыки.
Из холла дверь налево вела в столовую-гостиную, направо – в бильярдную, где толклись трое юнцов с киями в руках. Наверх шла широкая лестница, покрытая узорчатым ковром. Дверь в гостиную была приоткрыта, там пировали.
Откуда-то из закоулка вывернулся белобрысый парнишка во всём клетчатом, с банкой пива в руке, глянул на мужчин (оба отвернулись, скрывая лица), но мысли его были далеко отсюда, и он шмыгнул в столовую, не оглядываясь.
На верхней площадке, образовавшей балюстраду, целовались двое. Парень на диванчике пытался снять с девушки джинсы, она вяло сопротивлялась. Ему стал помогать ещё один молодой человек, в шортах, потный, скалящийся, облизывающий губы. Проходящий мимо Барсов коснулся его шеи рукой, и парень обмяк.
Калёнов, отстав от майора на полшага, успокоил парня в жёлто-зелёной рубашке, сдавив ему пальцами ключицу.
Девушка не сразу сообразила, что свободна, сбросила с себя потерявшего сознание «друга», выругалась и, шатаясь, спотыкаясь, едва не падая, пошла на первый этаж.
Бойцы Барсова встретили командира у двери дальней спальни – Виткер и Алексеев, оба в балаклавах, скрывающих лица. Ещё один – Свержин – выглянул из соседней комнаты.
– Здесь двое. – Барсов покосился на Калёнова.
– Спят, – добавил лейтенант. – В соседней комнате вообще четверо, один селфи снимал, на фоне еб… то есть на фоне «дружеских объятий».
– Где сам хозяин?
– Там, – ткнул капитан пальцем в белую, с золотым узором дверь.
Барсов толкнул дверь, натянул балаклаву, протянул шапочку Калёнову, шагнул в комнату. За ним, надев чёрную вязаную маску, последовал Калёнов.
Спальня была большой, с двуспальной кроватью и зеркалом во всю стену. Кроме того, здесь же у стены стоял стол из красного дерева, на котором возвышался монитор компьютера с почти метровой диагональю; судя по картинкам, он показывал любовные позы из Камасутры. Из-под стола выглядывал закруглённый ящик навороченного компьютера.
На кровати лежали две девчонки, светленькая, без лифчика, и смугленькая, без юбки. Обе были связаны, на глазах обеих белели повязки из бинта.
На полу, сбоку от кровати, лежал лицом вниз крупногабаритный молодой человек, в джинсах, без рубашки. У него была волосатая спина и тату на плече – оскаленная пасть волка. Руки парня были связаны за спиной скотчем. Он дышал, но лежал с закрытыми глазами.
Хозяин дачи, то есть сын хозяина, Эмиль Шамсуаров (Калёнов узнал его сразу), сидел за столом, выпучив глаза, придавленный к стулу мощной дланью Алексеева. Руки он держал на затылке, рот парня был заклеен скотчем.
Барсов оглянулся на Виткера:
– Посмотри, что у него в машине.
Парня сняли со стула, посадили на
