Но наступил третий день. Тот самый.
— На исходные!
Собаки были привязаны к колышкам, вбитым в землю. Они еще ничего не понимали, они тявкали и виляли хвостами. Они были всего лишь питомцами, хоть и битыми-перебитыми собачьей жизнью. Они доверились людям.
— Приступить к упражнению.
Это было не убийство, всего лишь упражнение. Просто упражнение. Курсанты подхватили лопаты и пошли к собакам. Каждый к своей…
Собаки стали тявкать сильнее, рваться навстречу хозяевам, которые кормили их мясом. Они радовались встрече.
— Работать!
Первый удар был самый легкий. Он раскроил надвое ничего не подозревавшую дворняжку, которая даже не поняла, что случилось. Она умерла легко. Другие — трудно.
Собаки учуяли запах свежей крови и внутренностей и рванулись с привязи. Собачий рай обернулся собачим адом. Этих собак убивать было трудно. Они крутились, визжали, пытались кусаться, увертывались от лезвий лопат. Они хотели вырваться, они хотели жить. Но их рубили, их добивали, резали на куски.
Своих собак…
Еще труднее было убивать дворняжек, которые сидели смирно, испуганно заглядывая людям в глаза. Они ничего не понимали, не соображали, зачем их убивают, они хотели понравиться своим хозяевам, хотели загладить свою вину, которую за собой не знали. Они вымаливали пощаду, норовя лизнуть карающую их руку.
Их убивали, глядя им прямо в глаза.
У кого-то из курсантов выступили слезы.
— Отставить сопли! — рычал инструктор. — Добивать собак!
И курсанты добивали.
Сухая земля алела и жадно впитывала кровь. Лопаты взлетали и опускались, шинкуя уже мертвую плоть.
— Нормально, — сказал инструктор. — Молодцы. Теперь вы сможете убивать. Теперь вы сможете убивать не только собак.
Упражнение было закончено.
* * *— Эй, Сан Саныч, ты чего?
— Я? Так, задумался…
— О чем?
— О жизни.
— Меньше думай, дольше жить будешь.
— И лучше. Ну что, еще по одной? За Сан Саныча и его стройбат?
— За «два солдата из стройбата, которые заменяют экскаватор». Заменяют, Саныч?
— Запросто.
— Ну, поехали.
Подняли, опрокинули, крякнули, зажевали. Заглянули в капот.
— Н-да… Амбец мотору.
— Полный.
— Окончательный.
— Точно.
На том диагностика двигателя закончилась.
— А вот у нас, в морфлоте, если тельник грязный… Боцман… Во все, блин, клюзы… по самый топ…
— Ха, у нас в войсках дяди Вани, в ВДВ, когда ботинки… Старшина… В положение мордой в плац… И три часа…
— Да ладно, у нас ротный был, если кровать плохо заправлена, если хоть морщинка, он всю роту наклонял и, что ни попадя, через все отверстия рвал. Такой ротный…
— Да, армия — это вам не гражданка…
Дошла очередь до Сан Саныча, который тоже что-то должен был сказать. Насчет тягот службы. Потому что если где-то собираются несколько бывших воинов, они обязательно выясняют, у кого служба была круче. «Это вас е… мели?! — кричат, горячатся они. — Это нас е… ели! Так имели. Во все дыры!.. — Впрочем, через пять минут они так же горячо доказывают друг другу: — Это вы борзели? Ха, это мы борзели! Так борзели!..» И каждый в этой дискуссии обязан поучаствовать. Такая традиция.
И все посмотрели на Сан Саныча.
— Нас тоже, — сказал он. — Ну, не так чтобы. Но все-таки… Туда же…
И всё?
— А вы хоть строем ходили?
— Когда как…
— А в наряды?
— Бывало.
— Что ж это за служба? Это, считай, гражданка.
— Ну да, — кивнул Сан Саныч. — Почти гражданка… — И он как-то виновато пожал плечами.
— Ну, а форма? За форму-то хоть гоняли?
— За форму? — Сан Саныч на мгновение задумался. — За форму гоняли. Еще как…
* * *Строй стоял на плацу третий час. Стоял кое-как. И в чем попало. Не в гимнастерках. Не в шинелях. Не в сапогах. Черт знает в чем стоял! В футболках, косухах, ватниках, плащах, пиджаках, застегнутых не на все пуговицы. Это была какая-то мосфильмовская массовка. Но это была не массовка.
— Пословицу слышали: по одежке встречают? — спрашивал очередной, но не последний инструктор. — В ней же, если промашку дал, и провожают — на кладбище.
Строй внимал.
— Вот ты — подойди сюда.
Крайний курсант вышел из строя. Протопал несколько шагов. Повернулся. Курсант был в костюме-тройке, при бабочке и в лакированных штиблетах.
— Тю, — сказал инструктор. — Где ты видел, чтобы джентельмены строевой шаг отбивали? Других занятий у них нет, как каблучками о плац стучать. Джентельмен ходит, себя уважая, а ты топочешь, как колхозник! Джентельмен — это не одежда, это диагноз. Их в ту, в нашу, революцию на раз матросики распознавали и тут же в распыл пускали. Потому что — походочка! И жесты. И взгляды… Характер одежда делает! Ну так доверься ей! Почувствуй обувку! У тебя ботиночки за полтыщи баксов! Их носить надо, а не загребать ими на манер граблей и не шаркать по земле! Такие ботиночки как носочки шелковые на ноге сидят — не слышно! Это как босиком ходить, а ты стучишь! Почувствуй свою обувь. И костюмчик валютный. В таком не ходят, такой — носят! А ты как в ватнике! Пройдись, ощути свой прикид. Он сам тебя поведет, сам тебе походку выправит! Понял? Встань в строй! А теперь — выйди из строя.
Курсант теперь вышел не спеша, любя и ценя себя.
— Вот, лучше. Только рожу подрихтуй. Джентельмены так лицо не носят. Не переигрывай. Сдержанней! Джентельмена удивить нельзя. Ничем! А коли даже удивишь, он этого не покажет. Хоть из пушки над ухом пали, он глазом не моргнет. Потому что ему имидж жизни дороже… Им руки рубят, а они улыбаться должны! Такие они истинные джентельмены… Теперь ты.
Из шеренги вывалился блатного вида парень и,
