самые вкусные бутерброды, хихикали, словно еще час назад не было этой страшной бухты, не охотилась на них Черная Дама и не сидел сейчас рядом с ними загадочный тип в перчатках.
– Держи чашку.
У Томкиного локтя показалась фарфоровая чашка с блюдцем. Цыганова машинально взяла ее. О белые стенки плеснулась пахучая жидкость.
– Нам вообще-то кофе нельзя, – попыталась отказаться она.
– Ничего, ничего, – рука в перчатке легко похлопала ее по плечу. – У вас была тяжелая ночь, да и впереди длинная дорога. Это перед самой тренировкой кофе нельзя. А сейчас можно.
– Вы нам обещали все рассказать, – напомнила Тамарка.
– Всему свое время.
Ответ Цыгановой не понравился. Ее снова хотели обмануть. Она взяла еще один бутерброд и зараз откусила половину. Все, все ее хотят обмануть. Спят и видят, как бы оставить ее в дураках. И зачем им рассказывать? Между собой они всё знают, а она обойдется.
От расстройства Томка глотнула кофе. Напиток был горький и невкусный. И чего это взрослые его все время пьют?
– А Чак молодец! – Маринка кормила псину бутербродами с колбасой. Собака глотала их, не жуя. – Он меня тоже один раз спас. Отвел в долину. Без него бы я точно померла, – говорила она это, глядя на склонившегося над своей чашкой Богдасарова. Мишка понимающе кивал. – Хозяин сделал так, чтобы все подумали, будто я уехала к родителям. Сказал, что из этого дома ничего брать нельзя – заболеешь. Здесь вообще находиться опасно, легко какую-нибудь заразу подхватить. Я весь дом облазила, думала найти какие-нибудь записи, дневник или журнал. Ничего нет, пусто. Наверное, это и есть тот самый колдун, который чуму победил. Он ее пятьсот лет охранял, а сейчас она вырвалась и хочет снова силу набрать. Вот она и прикидывается то взрослой теткой, то маленькой девочкой.
– Зачем это ей? – покачал головой Мишка. Павлов изучал содержимое вазы с печеньем и в разговоре участия не принимал. – Ходила бы с железной косой, все бы сразу всё поняли.
– Какая разница, какой вид принимает зло? – Маринка отставила чашку. – Чем оно невинней выглядит, тем страшнее. Чак у нас вон какой грозный, а на деле – сама доброта.
«Ага, доброта…»
Ребята говорили между собой и Тамарку в разговор не брали, это ее особенно задевало. Это после всего, что она сделала! И зачем Чак привел ее сюда? Осталась бы в поселке, здесь она все равно никому не нужна.
Чак, словно почувствовав, что про него думают, повернулся к Тамарке. На нее глянули грустные человеческие глаза. Томка сморгнула, и наваждение прошло. Перед ней снова сидела большущая собака, и глаза у нее были собачьи, и хвостом она виляла вполне по-собачьи.
«Здоровая псина побывала в лагере, и ее никто не заметил. Хоть кто-то должен был видеть, как Чак уводит Маринку. Или они все превратились в невидимок?»
Мысли в Томкиной голове легко бежали вперед, и ни одна не задерживалась. Постепенно гул голосов превратился в фон. Глаза стали слипаться. От усталости чашка незаметно выскользнула из рук. Звякнуло потревоженное блюдце.
«Это из-за еды, – лениво думала Тамарка. – Если бы не ели, так спать не хотелось бы».
Томка смотрела на ребят сквозь ресницы.
Андрюха что-то рассказывал, широко жестикулируя. Богдасаров, как всегда с серьезным выражением лица, размешивал сахар в чашке и кивал словам Павлова. Маринка хихикала, разворачивая конфету. Им всем было хорошо. И только Тамарка опять была одна, и ей страшно хотелось спать.
Она недовольно оглянулась и увидела, что хозяин опять сидит в своем кресле и даже раскачивается на нем.
Вперед-назад, вперед-назад, скрип-скрип, скрип-скрип.
– А как же рассказ? – Тамарка повернулась к ребятам, надеясь на их поддержку. История обязательно должна ее взбодрить.
Но Андрюха уже развалился на пледе, собираясь, видимо, спать, Маринка копалась в вазе, выбирая конфету покрасивее. Богдасаров откровенно зевал.
– Вы же обещали все объяснить, – не отставала Цыганова.
Скрип-скрип, скрип-скрип.
– Слушай, – с готовностью согласился хозяин, перегибаясь вперед.
Томка испугалась, что он опрокинется на нее вместе с креслом, и откинулась назад. Вот только выпрямиться у нее никак не получалось, ресницы смыкались, голова стала тяжелой.
– Да ты и сама уже все знаешь, – заговорил хозяин. – Место здесь нехорошее, люди ходят злые. Это я вас сюда пригласил. Это я каждый раз строю здесь дома. Бухта не должна пустовать, здесь должны звучать людские голоса. Вы мне были нужны, чтобы заманить Черную Даму обратно. Раньше ее называли чумой, сейчас ей можно придумать любое другое имя. Это беда, с которой нужно бороться…
– Мировое зло, – понимающе кивнула Цыганова.
– Пускай так, – согласился хозяин. – Пятьсот лет назад она убила всех в округе. Ее остановили. И вот сейчас она опять освободилась. Ей удалось уничтожить базу ученых, убить всех в поселке. Она бы пошла дальше, но в бухте появились вы. Она из-за вас вернулась. Сначала она была маленькой слабой девочкой, потом она стала сильнее. Ей нужно уничтожить здесь всех, чтобы начать творить свои черные дела. Поэтому она вас отсюда выпроваживала – чтобы убить ребенка, ей нужно много сил, которых у нее сейчас нет. Победит меня, сможет делать все, что угодно. Я вас просил как можно дольше быть в бухте, чтобы задержать ее здесь. Скоро я буду готов ее остановить. Но я вижу, что вам эта задача не под силу. Да и Дама слишком сильна. А я не хочу, чтобы кто-то из вас погиб. Отправляйтесь домой. Через неделю все забудется. Дельфины, старик на красной машине, Дама в черном, дом в долине… Вы обыкновенные дети и ничего здесь сделать не можете. Прощайте.
«Чего нас все домой отправляют? – забеспокоилась Томка. – Мы сюда, между прочим, не просто так приехали. Мы здесь тренируемся. В следующем году нас будут в юношескую сборную переводить. И если кто-то не сдаст зачет, значит, плохо занимался летом. Пускай тот, кто хочет, убирается к мамочке. Лично я буду тренироваться. Вот только немного отдохну. А то от всей этой суеты я что-то устала. Бегаешь, страдаешь, пытаешься людям помочь. А из благодарности одна ругань».
Тамарка повернулась на другой бок. Привычно скрипнула пружинная кровать. Секунду помолчала и снова скрипнула. Только уже в другом месте, в ногах. Цыганова приподняла голову. В темноте палаты виднелся нечеткий силуэт. Кто-то сидел у нее в ногах. Но рассмотреть кто мешал неизвестно откуда взявшийся туман.
Фигура склонилась к коленям и начала бормотать:
Чур меня, чур! Чурило-мерило, уйди! За далекие горы, в горючие моря, пусть тебя дельфины унесут, чайки склюют, суховей растрясет. Чур меня, чур! Небо, земля… Суша, вода… Вместе сойдись, закрути дорожку, засыпь глаза, запутай следы… Чур меня, чур! Чур-чура чурочка, ударь по ноженьке, косточку преломи, путь-дорогу закажи.
С этими словами неизвестный стал слегка постукивать по Томкиной ноге ниже колена. Легонько так, аккуратненько. Но от этого прикосновения леденела нога и начинала ломить коленка. Хотелось сбросить эту противную руку. Для этого достаточно было шевельнуть коленкой, но она не шевелилась. От малейшего движения по всему телу разливалась боль, словно нога и действительно переломилась.
– Отстаньте вы от меня! – не выдержала Цыганова, садясь в постели. Пружина истерично взвизгнула, зашипела. В глаза ударил яркий дневной свет.
В ногу впился миллион маленьких иголочек. Тамарка чуть не взвыла от боли и проснулась окончательно.
Вредный Павлов устроил свою лохматую голову на ее коленке. Нога затекла, и теперь от каждого прикосновения отдавала адской болью. Еще и сиденье под ними немилосердно скрипело. На дороге, как назло, попадались одни ухабы, автобус подпрыгивал, и все пассажиры вслед за ним.
Цыганова посмотрела в окно, зевнула и потянулась. Задрав голову, проверила, на месте ли рюкзак. Все было на месте и в порядке. Рюкзак был надежно прижат Маринкиной сумкой. Сама Маринка спала напротив,
