фотография.
– Все равно я от вас избавлюсь, – зло прошептал он, подхватывая порядком надоевший ему журнал и запуская его в открытое окно. Яркая обложка сверкнула на солнце и красивым полукругом ушла куда-то в кусты.
Выбросив проклятую добычу, Коля отряхнул руки.
– Вот так, – довольно пробормотал он. – Думали, справились? Решили, что Колю Мишкина можно взять голыми руками? Фиг вам! Не дождетесь! Мы еще посмотрим, что будет через три дня!
Воодушевленный успешным избавлением, он радостно окинул комнату взглядом. Но увидев свою почему-то прожженную форму, тут же погрустнел. Без костюма его не пустят на тренировку. Хотя если очень попросить, то на первый раз могут и простить…
Коля покидал в сумку старые тренировочные штаны, футболку, чешки и хлопнул дверью. На кухне в клетке спросонья взмахнул крыльями попугай Кеша. Фотография, залетевшая под кровать, шевельнулась от сквозняка, снова ухмыльнулся мальчик в странных очках. Среди разбросанной одежды и тетрадок медленно появилась ярко-оранжевая обложка журнала.
Попугай крякнул, удобней устраиваясь на жердочке.
Глава III
Легенда о черном ученике
На тренировку Мишкина не пустили.
– Настоящий каратист работает только в форме, – строго произнес тренер. – И никакие драные треники ее не заменят.
Коля тяжело вздохнул и поплелся вон из зала. Соня Морковкина, из-за своего высокого роста всегда стоящая первой, презрительно фыркнула.
Этот звук взорвался в несчастной Колиной душе мощным взрывом, убивая в нем всякую надежду на спасение.
– Ты подожди, мы скоро, – подбодрил его Борька Веселкин.
В ответ Коля только горестно покачал головой. Какая здесь радость, если Сонька смотрит в спину насмешливым взглядом? И за что только он в нее влюбился? Дылда, конопатая, с длинными мосластыми руками, с короткой мальчишеской стрижкой. Внешне ничего хорошего в ней не было. Но зато как она дралась! Ее мощные удары сражали наповал любого соперника. На то, как она работает, приходили смотреть из старших групп, ее звали в олимпийскую сборную. Но верная Морковкина оставалась в их секции. От лестных замечаний отмахивалась, посылая очередного восторженного воздыхателя в накаут.
Эх, Соня, Соня… Знала бы она, как болезненно отдаются в ранимой Колькиной душе ее презрительные ухмылки. Ведь он ради нее готов кого угодно побить. Хоть верного друга Веселкина. Только Морковкина ничего этого не понимает. Для нее все мальчишки на одно лицо – хлюпики и размазни. Наверное, поэтому она отказывается Мишкина звать «Коляном», превращая его красивое имя в неказистое «Колясик».
Ребята с тренировки вылетели веселые, распаренные. Под глазом у Борьки красовался свеженький фингал.
– Это мне Сонька поставила, – с гордостью сообщил он.
В душе Мишкина шевельнулась ревность, но он сдержался – не до того сейчас.
– Ты куда форму-то дел? – от радостного возбуждения Веселкину не сиделось на месте. – Постирать забыл?
– Сгорела она, – вздохнул Коля. – У меня тут такие дела завертелись…
И он начал свой длинный, местами путаный рассказ. К ним бесшумно подошла Морковкина, немного послушала, хмыкая и поджимая губы.
– Ты сказки на ночь меньше читай, Колясик – посоветовала она, подхватывая свою сумку. – Кошмары потом сниться не будут.
– При чем тут сказки! – обиделся Мишкин. – Я этот журнал перед выходом выбросил в окно – достал он меня уже. А то бы я показал тебе покойничков. У самой глаза из орбит повыскакивали бы! И потом, Морковкина, когда ты запомнишь? Меня Коляном зовут! Колясиком будешь кота своего звать.
– Какая разница, если журнала все равно нет, – удаляясь, бросила через плечо Морковкина. – Как говорят в детективах, ты уничтожил единственную улику. Так что никто тебе не поверит. Будешь помирать, не забудь приглашение на похороны прислать. Я веночек принесу и открытку. Трогательную. Мы с Боряном тебе какую-нибудь эпитафию придумаем.
– Ну и шуточки у тебя, Морковка, – зло прошептал Коля. – А ты тоже не веришь? – мрачно повернулся он к Борису.
– Я всегда знал, что учителями могут быть только вампиры или вурдалаки, – задумчиво вздохнул он. – Но чтобы вот так – открытым текстом… Это уже, кажется, перебор.
– Конечно, куда вам понять! – обиделся Мишкин. – Ты же все это не видел! Не стоял посреди учительской, когда вокруг тебя пляшут ведьмы. У тебя журнал в руках не взрывался. Это не тебя покойники за пятки хватали. А их там, между прочим, целый класс!
– Чего ты сразу злишься? – насупился Веселкин.
Несмотря на фамилию, Борька был человеком смурным и неулыбчивым. На собеседника всегда смотрел тяжелым взглядом исподлобья, при этом вся его невысокая коренастая фигура становилась неповоротливой, как будто каменной. Но это только казалось. В деле Борька был не хуже Морковкиной.
– Если хочешь, – посопев, предложил он, – я могу с тобой этой ночью в школу сходить, на твоих учителей посмотреть. Может, тебе все показалось. Бывает, что с испугу плащ на вешалке за повешенного примешь. Только надо с родителями договориться. Если я без предупреждения исчезну, у моей маман истерика случится.
– Скажешь тоже – плащ, – произнес Коля уже более миролюбивым тоном, хотя идея снова заглянуть в ночную школу ему не очень улыбалась. – Ладно, сходим. Может, удастся настоящий журнал стащить. Договаривайся со своими родичами и вечером оставайся у меня, я тебя где-нибудь спрячу. – Но тут Мишкин вспомнил о проклятье. – Погоди, а ты не боишься, что они и тебя на счетчик поставят? Приползет какой- нибудь червяк и скажет, что жить тебе осталось два дня и маленький хвостик.
– Что со мной будет? – мрачно ухмыльнулся Борька. – Меня даже ангина не берет. Ничего твоя нечисть со мной не сделает. А форму я тебе завтра принесу – мне отец запасную недавно купил.
Форма это, конечно, хорошо, можно будет на следующую тренировку пойти. Но какой смысл тренироваться, если жить осталось всего ничего? От неминуемой смерти ногами и руками не отмашешься…
Вдвоем они дошли до Колиного дома. Мишкин с тоской посмотрел на свои окна на шестом этаже. К стеклу была припечатана групповая фотография класса.
– Пойдем со мной! – крикнул он, бросаясь к подъезду.
Когда он снова увидел ярко-оранжевую обложку, то все поплыло у него перед глазами.
– Я его сожгу, – закричал он, хватая ненавистный журнал. – Утоплю, порву на кусочки! Кешке скормлю!
Последняя угроза была самая страшная, потому что попугай Кеша являлся грозой всего, что могло быть склевано, пережевано и искромсано. В молодости он сгрыз не один Колькин дневник, порвал не один учебник. Он уничтожал все, что попадалось ему на глаза. Только заточение попугая в клетке спасало мебель и одежду от истребления.
– Вот, их я видел. – Коля сунул в руки невозмутимого Веселкина фотографию, а сам занялся разведением в ванной большого костра.
Журнал полетел в огонь, лишь только занялись газеты. Пламя тут же вспыхнуло, во все стороны брызнули искры. Огонь молниеносно сожрал последние печатные новости, оставив на тлеющем пепле нетронутый журнал. Его страницы не то что не подпалились! Они даже не нагрелись, а обложка, казалось, стала еще холоднее.
От удивления Борька присвистнул.
– Ничего себе! – воскликнул он, вертя загадочный журнал в руках. – Фантастика какая-то.
– Не фантастика, а мистика. А лучше сказать – ужас, – мрачно произнес Коля, забирая журнал у друга.
Он уселся на пол, открыл первую страницу и резко выдернул ее. Бумага порвалась с треском.
